Неупокоенные кости
Шрифт:
– «Додж Дарт Кастом», – ответил он негромко.
– Четырехдверный седан цвета «коричневый металлик»?
– Верно.
– Совсем как тот неизвестный автомобиль, который был припаркован в конце Линден-стрит рядом с домом Аннелизы Дженсен вечером третьего сентября семьдесят шестого года, не так ли?
– Я уже сказал вам, в семидесятых это была очень распространенная модель.
– Во сколько закончилась в тот день ваша рабочая смена, шеф Реймонд?
– Не помню.
– В тот день вы закончили работу сразу после того, как ездили на вызов на вечеринку школьников?
Нокс Реймонд вскочил на ноги, рывком надел на голову бейсболку.
– С меня хватит, сержант. Мне не нравится ваш тон.
Повернувшись, он шагнул
– Никуда не выезжайте из города, – бросила она ему в спину.
Нокс резко остановился, обернулся.
– Я прервал свой отдых и проехал бог знает сколько миль, чтобы оказать вам посильную помощь. Я сделал это по собственной воле, а вы обращаетесь со мной как с… устраиваете мне гребаный допрос! Вот что я вам скажу, сержант: если захотите побеседовать со мной еще раз, обратитесь сначала к моему адвокату.
Он взялся за ручку двери.
– Прежде чем вы уйдете, сэр… – сержант Мунро тоже поднялась, – быть может, вы не откажетесь предоставить в наше распоряжение образец вашей ДНК? Нам бы хотелось… исключить некоторые возможности.
– Вам нужна моя ДНК? Сначала получите ордер.
Нокс пулей вылетел из допросной и сердито зашагал к выходу из участка, чувствуя, как внутри него все бурлит. Он совершил ошибку. Огромную ошибку. Ему казалось, он сумеет без труда переиграть эту беременную бабу, но получилось наоборот. Это она переиграла его.
Нужно бежать. Скрыться. И чем скорее, тем лучше.
Анжела
Анжела сидела с Раулем в их крошечном отсеке в редакции новостей. Сегодня они пришли на работу очень рано, чувствуя себя совершенно вымотанными после допроса в городском полицейском управлении. Дознаватели потребовали показать им отснятый материал, на котором Мейсон, мертвый и весь переломанный, лежал на асфальте в луже крови, окруженный толпой зевак. Сейчас оба снова просматривали эту же запись.
Лица людей, собравшихся вокруг мертвого тела Мейсона – или Рокко Джонса, – казались голубоватыми в свете, лившемся из витрин модного бутика. На других кадрах также были видны красные и синие отсветы мигалок машин экстренных служб, отражавшиеся в лужах и преломлявшиеся в каплях холодного дождя. О дожде Анжела вспомнила только сейчас – вчера вечером она его просто не замечала. Разглядывая попавшие в кадр полураздетые, разукомплектованные манекены в витрине бутика (у одних не хватало рук, у других – головы), она чувствовала себя не особенно уютно – их присутствие придавало съемке откровенно мрачный, даже жутковатый характер.
– Мне нравится, – сказал Рауль. – Это надо оставить.
Он потер руки и показал на кадр, где буквально в нескольких шагах от тела Мейсона пьяный бездомный, прикрывшись от дождя картонками, беспробудно спал под стеной многоэтажки.
– Только подумай, какой подтекст! Падение человека, Мейсона, и рядом этот безымянный алкаш.
Анжела перевела дух.
– А мне твой подтекст не нравится, – отрезала она.
– Что?
Анжела встала и, выбравшись из отсека, принялась ходить из стороны в сторону по проходу между рабочими местами корреспондентов. Отчего-то у нее сосало под ложечкой, а к горлу подкатывала тошнота. Только недавно Мейсон был проклятием ее жизни, точнее, ее профессиональной карьеры, и вот его не стало. И ей почему-то казалось, что она в этом тоже виновата.
– Как ты думаешь, может, он прыгнул, когда увидел, что это мы звоним к нему в квартиру? – спросила она. – Что, если Мейсон решил, будто я собираюсь его разоблачить, показать по телику? Вот и подумал, что все кончено, а раз так…
– А ты не думаешь, что его могли столкнуть?
– Я слышала, как один полицейский сказал, что Мейсон оставил записку.
– Это ведь и подстроить легко. Многие убийцы оставляют подложные записки.
Анжела провела руками по волосам. Отчего-то ей перестало хватать воздуха.
– Ты в порядке, Анжи?
Повернувшись,
– Сейчас вернусь. Мне нужно глотнуть свежего воздуха.
Покинув редакцию, она двинулась к лифтам и спустилась вниз, стараясь не смотреть на свое отражение в зеркалах, которые кто-то будто специально развесил на каждом шагу. Раньше Анжела не думала, что в редакции так много зеркал, и старалась миновать очередное как можно скорее, но каждый раз ее с непреодолимой силой тянуло взглянуть на себя – и она глядела. В зеркалах отражался кто-то, ей совершенно незнакомый. Это была суровая женщина с жестким, расчетливым взглядом, в погоне за лайками и просмотрами полностью утратившая способность сочувствовать, сопереживать людям, о которых писала и снимала репортажи. Анжела не могла пока это объяснить, но в момент, когда она услышала, как тело Мейсона, пролетев двадцать два этажа, сначала упало на крышу автомобиля, а потом скатилось на асфальт, в ней самой словно что-то треснуло, надломилось, и сквозь эту трещину повеяло чем-то свежим и новым. Она не могла дать этому определение, зато теперь отчетливо видела в себе то, что видели все те люди, которые посылали ей оскорбительные письма и мейлы. «Не имеющая понятия об этике дешевка», «королева кликбейта», «позор современной журналистики», «стервятница» и «гиена».
Да, во многом они правы, эти люди, но ведь она не всегда была такой!..
Анжела толкнула стеклянную дверь и вышла на улицу. Прохладный утренний воздух мгновенно освежил ее, и она, повернувшись, пошла вдоль тротуара, все ускоряя ход, словно надеясь с помощью физической нагрузки стереть из памяти то, что видела своими глазами, избавиться от застрявшего в подсознании чувства вины. «Нет, – твердила она себе, – нет, нет и нет. Я не имею никакого отношения к смерти Мейсона Гордона».
Возможно, если бы вчера вечером директор службы новостей выпустил ее в эфир со свежей сенсацией, сейчас она бы чувствовала себя иначе. Но юридическая служба КТКС-ТВ наложила вето на ее репортаж. Там заявили, что, во-первых, подобные сведения можно публиковать только после того, как о происшествии будут официально уведомлены ближайшие родственники покойного, а во-вторых, КТКС-ТВ должно проявить уважение к одному из своих ведущих сотрудников. Да, Мейсон был сотрудником, занимавшим к тому же довольно значительный пост, поэтому высокое руководство сочло необходимым подстраховаться и прикрыть собственные задницы. Вероятно, они знали, что у Мейсона имеются проблемы с психикой; Анжеле, во всяком случае, было достоверно известно, что этот вопрос уже несколько раз обсуждался с кадровой службой. Неудивительно, что компания решила подстелить юридическую соломку повсюду, где существовала хоть малейшая опасность оступиться.
Вот тебе и сенсация… Впрочем, Анжела чувствовала скорее облегчение, чем досаду.
Быть может, подумала она, вчера вечером ей стоило сказать копам, что Мейсон Гордон когда-то носил имя Рокко Джонса и что он является одним из свидетелей по давнему делу, которое в настоящий момент заново расследуют детективы из Северного Ванкувера. Как минимум это сэкономило бы копам время, а как максимум…
Быстрая ходьба помогла. Анжела начала дышать чаще, глубже, ровнее, а ее мозг почти полностью очистился от панических мыслей. Теперь, во всяком случае, она могла трезво обдумать ситуацию. Сомневаться почти не приходилось: легавые из городского департамента полиции понятия не имеют о том, что Мейсоном Гордоном интересовалась сержант Мунро. Городская полиция была муниципальной, а Королевская канадская конная полиция – общенациональной; у них были разные юрисдикции, а значит, могло пройти довольно много времени, прежде чем команда Мунро узнает, что человек, выпавший из окна высотного здания в городском центре, является членом пресловутой «шестерки из Шорвью». Точнее, являлся, потому что теперь он мертв. Оставалось неясным, сам он прыгнул из окна или ему помогли.