Невероятный сезон
Шрифт:
И почему, черт возьми, эти слова заставили ее покраснеть?
– Могу с уверенностью пообещать вам, сэр, что никогда не буду вам лгать.
– Грация – очень хорошая девушка, – вставила мама. – Она правильно воспитана.
Грация прикусила губу, чтобы удержаться от реплики, которая могла сильнее огорчить ее мать.
– Превосходно. Теперь, когда все улажено, не скажете ли, есть ли у вас платье янтарного цвета или того же оттенка, что осенние листья?
У Грации не было такого платья. На самом деле ей не удалось убедить маму купить платье именно такого цвета. Помнила ли та об этом?
Мама сказала:
– Хм. Кажется, у моей дочери нет ничего подобного, но есть очень
– Очень жаль, – сказал мистер Левесон. – Красновато-коричневые и золотистые оттенки выглядят гораздо выигрышнее на фоне коричневых и кремовых тонов моего экипажа.
Он встал, собираясь уходить.
– Я заеду за вами в субботу.
Леди Элфинстоун проводила его до двери, повторив от имени Грации, как та благодарна. Грация не шелохнулась, но думала о нем даже после того, как он ушел. Будь это любой другой джентльмен, она решила бы, что вопрос о цвете платья продиктован гордостью, желанием, чтобы она надела что-то, что дополняло бы красоту его экипажа. Но, несмотря на приятную внешность, мистер Левесон не произвел на нее впечатления денди, который разъезжает по городу в одежде, подобранной в тон коляске. И сегодня он не казался особо надменным.
Она могла лишь заключить, что он помнил ее замечание во время последнего визита о неудачно выбранном платье. Большинство, видя ее безразличие к прическе и поддержанию вежливой беседы, предполагали, что ей все равно, что на ней надето. На самом деле, ей было не все равно, но поскольку она не обладала правом голоса в таких вопросах, казалось, лучше изображать безразличие.
Тот факт, что мистер Левесон, возможно, видел это, – она помедлила, пытаясь обозначить эмоцию, от которой все трепетало в груди, – тревожил.
А теперь она должна ехать с ним на прогулку. О чем они станут разговаривать, оказавшись тет-а-тет почти на час?
X
Томится женская душа
На третье утро после помолвки Калли, устав от тягостных мыслей и царившего в доме фальшивого веселья, Талия надела платье для прогулки, позвала горничную Ханну и отправилась в книжный магазин Хэтчардса на Пикадилли. Магазин с эркерными окнами, заставленными новыми книгами, начал творить с ней волшебство сразу, как Талия вошла внутрь. Она сделала глубокий вдох: запах бумаги и чернил был одним из ее любимых – и позволила напряжению последних трех дней уйти.
Книгопродавец предложил ей ознакомиться с новейшими романами, но Талия отмахнулась. Если бы она хотела романов, она с тем же успехом могла остаться дома. И Калли, и тетя Гармония в основном получали все самое свежее из подписной библиотеки, тетя Гармония любила готические истории, а Калли – современные романы, такие как «Мэнсфилд-парк». Оставив Ханну разглядывать книги, Талия направилась в ту часть магазина, где были выставлены сборники поэзии. Она провела пальцами по корешкам, отмечая знакомых авторов: Вордсворд, Байрон, Кольридж, здесь нашлась даже «Реставрация произведений искусства Италии»
Вспомнив разговор с мистером Дарби на вечере, она поискала Перси Биши Шелли. Ах! Вот и он. Она достала с полки «Аластор, или Дух одиночества» и принялась пролистывать страницы, пробегая взглядом фразы, пока ее внимание не привлекла строфа:
Мы словно облака, луну закрыв, Несемся беспокойно и блистаем, Трепещем, рассекая тьму собой, Но, как они, навеки исчезаем, Едва сомкнется тьма.Было что-то в этих строках, от чего у нее перехватило дыхание – меланхоличное видение мерцающей луны. Мы – словно облака. Эфемерные, преходящие, движимые чем-то внешним. Талия открыла ридикюль, чтобы пересчитать монеты в кошельке. У нее было недостаточно денег, чтобы купить новый том. Пришлось бы попросить несколько монет у Грации, которая редко тратила свои карманные деньги. Неохотно она собиралась поставить книгу обратно на полку.
Рука в перчатке перехватила том.
– Вам не понравились стихи?
Сердце Талии забилось чаще, когда она подняла взгляд. Она узнала этот голос.
– Мистер Дарби! Не ожидала увидеть вас тут.
– Но где же еще должны собираться любители слов? – спросил он, улыбаясь. – Хотя, по правде говоря, это счастливое совпадение. Моя сестра Эмма умоляла меня сопроводить ее. Я был не против, но наша встреча доказывает утверждение о том, что всякое доброе дело вознаграждается.
– Несомненно, некоторые добрые дела остаются невознагражденными, равно как и некоторые подлые – безнаказанными? По крайней мере, в этой жизни.
– А где же еще получить вознаграждение или наказание? На небесах? Ну же, мисс Обри, вы слишком умны, чтобы прятаться в сказках.
Талия поколебалась, прежде чем ответить. Она верила в небеса, о которых проповедовал ее отец. И все же ей нравилось, что ее считают умной, нравился интерес, вспыхивающий в карих глазах мистера Дарби. Она не хотела, чтобы он посмеялся над ее наивностью.
– Должна ли история быть фактически правдивой, чтобы в ней обнаруживалась правда?
– Конечно нет, иначе поэты оказались бы весьма скованы в своих сочинениях. Держу пари, в этой книге стихов гораздо больше правды, нежели в Библии вашего отца.
Она покачала головой, слегка улыбнувшись.
– Не соглашусь с этим, пока не скажете, как вы определяете истину. Платон сказал бы, это то, что влечет нас к добру, можете ли вы утверждать, что эти стихи вдохновляют вас быть хорошим?
– Я не верю в «добро» в том виде, в каком об этом судят морализаторы, – сказал мистер Дарби. – Я верю, что то, что приносит нам удовольствие, – это добро, а добродетель – это когда наш интерес совпадает с общепринятым идеалом.
Талии это понравилось: обмен идеями и остроумные реплики, ощущение, будто ей бросают вызов. Было так мало людей, с которыми ей удавалось насладиться этим: папа, когда он не занимался другими делами; Грация, когда не была рассеяна; Адам – в вопросах истории и теологии. Калли избегала подобных дебатов, со смехом заявляя, что сестра слишком умна для нее. А теперь мистер Дарби, этот почти незнакомый джентльмен, чей ум казался ей удивительно знакомым, относился к ней серьезно и не выбирал выражения в ее присутствии, считая ее девушкой, не нуждающейся, чтобы ее защищали от жестких идей или ереси.