Невероятный сезон
Шрифт:
Адам придвинулся ближе к Калли, взяв ее за руку.
– Ни один мужчина, который имеет честь быть помолвленным с тобой, не может ни к кому ревновать.
Калли посмотрела на него долгим, пристальным взглядом и отдернула руку.
– Прошу, не относись ко мне покровительственно, – сказала она, поднимаясь с места и выходя из комнаты.
– Красивая ложь все же останется ложью, – заметила Талия. – Калли заслуживает лучшего.
Адам спокойно посмотрел на нее.
– Ты не обязана радоваться за нас, но, по крайней мере, могла попытаться не усугублять ситуацию. –
Он ушел прежде, чем она успела ответить.
– Талия, что сказала бы твоя мать? – спросила тетя Гармония.
Талия не хотела обсуждать, что сказала бы мама. Она уже слышала в ушах ее нежный голос: «Дорогая, ты можешь злиться, если хочешь, но не должна вымещать это на сестре. Ты нужна Калли».
Но Калли в ней больше не нуждалась. Равно как и Адам. Теперь они были друг у друга.
Талия прижала книгу к груди и выбежала из гостиной, поднялась по лестнице и распахнула дверь своей комнаты. Она бросилась на кровать, открыла томик стихов Шелли и начала читать. Поэтические строфы разнеслись эхом по венам, словно первые выстрелы назревающего восстания.
Она встала. Подошла к столу, вынула лист бумаги и начала писать. Яростные слова, опалившие страницу. Душераздирающие, ранящие. Она писала стихи об обиженных женщинах, дав слово Пенелопе, которая преданно ждала неверного мужа; Медее, чтобы та ответила Ясону; Гере, чтобы та бросила вызов Зевсу.
Она писала то, что хотела бы услышать от Калли, но сестра никогда не сказала бы подобного.
XI
Перспектива бала
Юными леди, которые не думают ни о чем, кроме как о нарядах, развлечениях и том, что они называют светскими связями, несомненно, легче всего управлять, используя их страх перед тем, что скажет о них общество.
Калли не видела лица Адама, когда Талия обвинила его в том, что он ревнует к мистеру Дарби: она пристально смотрела на собственные руки, на ногти, которые неделю назад тщательно отполировала в предвкушении первого выхода в свет. Выхода, который привел к тому, что теперь она апатично сидела в кресле рядом с женихом.
Все еще казалось странно называть так Адама.
Ее мир перевернулся с ног на голову, и она пребывала в полном смятении. Она чувствовала себя не в своей тарелке: девушка, которой больше всего на свете нравились вечеринки, исчезла, на ее месте появилась трезвомыслящая особа, которая сомневалась в собственных суждениях. Она скучала по той, другой, Калли.
Адам взял ее руку и сказал:
– Ни один мужчина, который имеет честь быть помолвленным с тобой, не может ни к кому ревновать.
Добрые слова, но он не верил в них, не мог верить, и это ранило сильнее всего. Он действительно ревновал Талию. А почему бы и нет? Любой заметил бы, что Талия ослеплена мистером Дарби, как никем раньше, особенно –
Волна стыда погнала ее из комнаты. Она вела себя по-детски. Адам хорошо воспринял помолвку, несмотря на чувства к Талии, а Калли целыми днями хандрила, будто брак с хорошим человеком – страшнейшее наказание, какое можно представить. И все же она отказывалась лишь от перспективы выйти за того, кого любит, – и почему перед ней постоянно возникало дружелюбное лицо мистера Солсбери, когда она об этом думала? – тогда как Адам лишался реальной и настоящей любви, Талии.
По крайней мере, он сможет сохранить ее в своей жизни. Калли даже мечтать не могла о чем-то подобном.
Когда некоторое время спустя Грация постучала в дверь, Калли прогнала ее. Затем уставилась в темный потолок, пока ее не сморил сон.
Следующим вечером Обри и Элфинстоуны посетили свой первый бал в сезоне, который устраивала миссис Солсбери. Калли оделась с особой тщательностью, выбрав бледно-голубое шелковое платье с нежной кружевной отделкой, которое шло к оттенку ее глаз. Мысль о бале не принесла ей удовольствия, и это разочаровывало, поскольку предвкушение составляло немалую часть радости от выхода в свет, но она знала, что на нее будут смотреть как на недавно обрученную девушку, чудом избежавшую скандала. Она никому не даст повода думать, что сожалеет о своем выборе.
Она поправила жемчуг на шее и уставилась в отражение, рассеянно размышляя, счел бы ее хорошенькой мистер Генри Солсбери. Ее руки замерли. Она больше не могла рассчитывать на него. Что он думает о ней? Поверил ли в скандальные слухи?
Калли старалась не вспоминать о мистере Солсбери, пока они ехали по темнеющим улицам Лондона. И поэтому, конечно, ей было сложно сконцентрироваться на чем-то другом. Она решила, что будет избегать его весь вечер, вместо того, чтобы смириться с переменой в их отношениях, но тут же ей захотелось, чтобы он увидел ее и, возможно, пригласил на танец.
Она также старалась не думать об Адаме, который, несомненно, пригласит ее танцевать, а потом будет бродить по залу, следуя за Талией.
Величественные парадные двери особняка Солсбери, расположенного недалеко от Гросвенор-сквер, были широко распахнуты. У входа стояли лакеи, держа в руках канделябры со свечами. Калли позволила груму дяди Джона помочь ей выйти из экипажа и последовала за тетей и дядей в холл. Дядя отнес их плащи в гардеробную, затем присоединился к ним, пока они поднимались по лестнице в бальный зал, где семья Солсбери выстроилась в линию, принимая гостей.
Энн Солсбери сияла, ее светло-рыжие локоны были аккуратно уложены на голове и перехвачены нитью жемчуга. На ней было бледно-голубое платье с зелеными лентами, украшающими подол, и когда Калли подошла, та заключила ее в объятия, обдав ароматом лаванды.
– О, как я рада видеть дружеское лицо! Среди гостей так много друзей моей матери и тех, кто был знаком с отцом, – но я чувствую, нам с вами суждено стать подругами. Кстати, примите мои поздравления с помолвкой.
– Спасибо. И примите мои поздравления! Вы прекрасно выглядите, и ваш вечер, судя по всему, вполне успешен.