Невеста сумеречной Тени
Шрифт:
— Разрешите мне поговорить с миледи наедине? — спрашивает тот у отца, только что ворвавшегося в гостиную.
Но прежде, чем кто-то успевает дать ему ответ, я громко заявляю:
— Не разрешаю. Говорите при всех, ваше высочество, нам же нечего скрывать.
Эмиль напрягается. Взгляд его серых прозрачных глаз становится острым, челюсть сжимается, а между бровей прорезается морщинка.
— Леди Лияра, прошу вас, — делает он ещё одну попытку, но я непреклонна.
— Нет. Не хочу оставаться с вами наедине.
Все присутствующие замирают. Мила удивлённо ойкает, маменька непонимающе хмурится,
— Ну конечно, ваше высочество, вы можете поговорить наедине! У Лии просто ум помутился от сегодняшних переживаний.
— Если вы оставите нас одних, я закричу, — угрожающе предупреждаю я.
— Боги, Лия, это неприлично! — шепчет мама, склоняясь ко мне. — Его высочество спас тебе жизнь, а ты так себя ведёшь!
— Спас? — саркастично кривлю губы, смотря Эмилю прямо в глаза. — Неужели? Как по мне, так лучше бы он оставил меня умирать, но не спасал таким образом.
Обида и злость жгучим коктейлем перемешиваются в груди. Хочу высказать ему в лицо, что спасти с помощью магии Тени — всё равно что казнить с отсрочкой исполнения приговора, но сдерживаюсь. Умом понимаю, остаться вдвоём, чтобы всё выяснить, и впрямь лучший вариант, но ещё я знаю: стоит ему подойти ближе, взять меня за руки, поцеловать, и я прощу ему любые грехи. А я не хочу прощать.
Маменька ахает, прижимая руку ко рту.
— Лияра, сейчас же извинись! — гремит отец.
— Вы хотите поговорить, ваше высочество, но у нас была прорва времени для разговоров, — тихо продолжаю я, не обращая на них внимания. — Неужели есть нечто, что вы не смогли рассказать мне раньше?
— Лия, пожалуйста…
— О нет, вы о многом меня уже просили, и я подчинялась, как последняя идиотка. Вы просили верить вам — и я верила. — Сжимаю руки в кулаки с такой силой, что ногти впиваются в ладони, а голос дрожит от ярости. — Я отдала в ваши руки судьбы своих близких и саму себя, так неужели взамен я не заслужила хоть каплю искренности? Сколько раз ещё я должна была оказаться в вашей постели, чтобы вы были со мной честны?
Ошеломлённая маменька опускается на стул, а отец замирает с приоткрытым ртом. Я не смотрю на них — лишь на Эмиля. Между нами всего полкомнаты, но кажется, будто целая площадь.
— Это был единственный способ спасти тебя, — зло отвечает князь. — Если ты позволишь…
— И когда ты собирался мне рассказать об этом? — перебиваю я.
— Как только нашёл бы способ всё исправить. — Он делает шаг навстречу, но я вскидываю руку в предупреждающем жесте.
— То есть никогда? — переспрашиваю ядовитым тоном. — Поистине, ты держишь меня за полную дуру. Хотя надо признать, это не беспочвенно, ведь я верила тебе, совершенно позабыв, что чужие жизни для тебя ничего не значат.
Все присутствующие непонимающе переводят взгляды с меня на князя, но молчат, и лишь господин Отто тихо вздыхает. Значит, он всё знал. Невыплаканные слёзы комом собираются в горле, когда Эмиль отступает обратно к двери. Я готова была пойти за ним хоть на край света, а он даже не удосужился рассказать, что теперь я тоже в плену Тени. В прошлый раз меня казнили за подозрение в пособничестве теневикам, а сейчас я одна из них. Лучше бы он и впрямь меня убил.
Поднимаюсь на ноги и в гробовом молчании ухожу в спальню,
Я снова не выхожу из спальни, даже приход дознавателя на следующий день не заставляет меня выбраться из кровати. Он расспрашивает про Илону, а я скупо отвечаю на вопросы, умалчивая о моей Тени. Эмиль в комнату не заходит, но я слышу его голос в гостиной.
К моему удивлению, вчерашние откровения никак не повлияли на нашу с князем помолвку. Очередной удар по моей гордости: отец мог бы и на дуэль его вызвать ради восстановления поруганной чести дочери. Увы, маменька, пришедшая навестить меня с раннего утра, заявила, что все договорённости остаются в силе.
— Уж не знаю, о чём они говорили, но твой отец впервые не обсудил этот вопрос со мной. — Обиженно поджав губы, она ходит перед кроватью из стороны в сторону.
— Как знакомо, — бурчу я, за что получаю тычок от Милы, поправлявшей подушки.
Мама не замечает этого и продолжает:
— Он лишь сообщил, что его высочество не намерен разрывать помолвку, что бы ни произошло.
— Даже если я начну флиртовать со всеми направо и налево? — никак не могу сдержаться я.
— Лияра, не смей! — всегда спокойная мама повышает голос. — Твоё вчерашнее поведение — что бы ни случилось между вами — совершенно возмутительно! Устроить такую отвратительную сцену! Если ты достаточно взрослая, чтобы спать с мужчиной, научись и разговаривать с ним.
Я задыхаюсь от обиды. То есть я ещё и виновата?! Эмиль не счёл нужным рассказать о том, что сделал со мной, а разговаривать не умею я? Зубы скрипят от еле сдерживаемого потока проклятий. Так хочется всё выложить маменьке и посмотреть, как вытянется её лицо от подобных новостей, но я молчу.
Когда уходит дознаватель, я зарываюсь лицом в подушки, веля задёрнуть шторы. Не выхожу ни к завтраку, ни к обеду с ужином. Отказываюсь от лекарей, не пускаю господина Отто, а принесённые им настои, переданные с Милой, выливаю в цветочный горшок. Хочу закрыться в спальне навечно. Душу сковывает подспудный страх: отныне я один на один с проблемой, к которой даже не знаю, как подступиться. Боюсь, что стоит мне взмахнуть рукой лишний раз, и Тень вырвется на свободу. Никаких навыков по овладению магией у меня нет: Исцеление всегда давалось легко, как умение дышать, но эта новая притаившаяся сила подтачивает изнутри, словно паразит. Не хочу снова попасть на плаху из-за неё и становиться причиной гибели других людей тоже не хочу.
На следующий день Мила пытается привести меня в чувство.
— Графиня Вельтман очнулась, — говорит она, открывая шторы, чтобы впустить тусклый свет пасмурного дня.
Алиса! Боги, какая же я эгоистка, совсем позабыла про спасённую подругу. Приказываю подать платье и чуть ли не бегом отправляюсь к ней. Не знаю, как вести себя, если встречу Эмиля. Горящая в груди обида стихает — без него мне не научиться управлять Тенью, но так легко простить ложь — нет уж! Меня раздирает от противоречивых чувств. Только ему я могу рассказать о своих страхах, которые никто другой не поймёт. И в то же время он предал единственное, что скрепляло наши шаткие отношения — доверие.