Невеста
Шрифт:
— Я скучал, — говорит он почти спокойным голосом, почти ровным. Чуть отрывисто.
Киваю, новую ощущая волну эмоций.
— Я сильно ждала того ребенка, потому что любила тебя. И так жаль, Адам, что мы не справились. Так жаль. Другие семьи справляются, я читала на форумах, горе объединяет, а мы с тобой — нет.
— И мне жаль.
Мы утыкаемся лбами и молчим. Я на мгновение проверяю — его глаза тоже закрыты. Мы не смогли поговорить в то время, та борьба нас иссушила.
Как-то раз папа приезжал ко мне пьяный и без приглашения. Он
Филат поиграл с внуками, и заявил, что помнит меня такой же малышкой. А потом горько расплакался. Это было так неожиданно, что я растерялась еще больше. Он, как обычно, был одет с иголочки, его новый прямой нос прекрасно подходит к пропорциям лица, а пересаженные волосы немного вились. Папа выглядел свежо, лучше меня, хотя это ведь у меня на носу была свадьба. Он как был мачо, так им и остался, поэтому его слезы особенно напугали меня.
Я разозлилась: что еще?!
Во что ты снова вляпался?
Алтай не поможет, а я просто слабая женщина!
Но папа не стал навешивать на меня новые проблемы. Он вдруг признался, что так сильно горевал по маме, что случайно связался с Лизаветой. А она случайно забеременела, и ему пришлось на ней жениться. Он не был с ней счастлив ни дня. Видеть ее не мог, слушать ее голос, спать с ней. Пропадал на играх, в казино, где угодно.
А еще, по итогу жизни, он вдруг понял, что сломал жизнь единственному важному человеку — родной дочери любимой женщины. Я была поражена его словами.
Филат раскаивался?
Не просил денег, не крыл последними словами Адама.
Спустя время я вспомнила — в тот день была годовщина их с мамой свадьбы. Филат, видимо, тоже вспомнил и приехал предостеречь, чтобы я была осторожна с Ростиком, не торопилась. Он понимает, когда боль такой силы, кажется, что единственный выход — клин. Вышибить. Уничтожить. Что мы с ним разные, но почему-то несем один крест. Он хотел защитить дочь от новых ошибок. О таком папе я не могла и мечтать!
На следующий день я сама позвонила ему и пригласила на обед. Он приехал и снова вел себя как обычно. Кичился новой внешностью, узнавал, может ли пожить в моем отеле бесплатно. Отвернулся от мальчиков. Просветление закончилось. Папа угробил свою жизнь, он был несчастен.
В ту неделю я сомневалась, выходить ли за Ростика. Но он не раздражал меня, как Лизавета, он был мне другом. Да и я посчитала, что живущей в станице матери-одиночке штамп в паспорте не помешает. Меня и так осуждали, хватит поводов для сплетен. Ростислав звал настырно — его преследовала бывшая, и женившись на женщине с двумя детьми, он с лихвой отомстил ей. Мы с мужем были клиньями друг для друга и возможно, однажды это к чему-то бы и привело.
Не скоро. Потому что утрата — это вихрь пыли до неба, и не существует силы, способной его обуздать насильно. Остается лишь ждать, пока уляжется. И как-то жить дальше.
Давид
— Каким был чудовищем, таким и остался, — говорит он. — Внешняя оболочка поменялась, а ты неизменно — в слезах. Гадство.
Это от радости.
— Ты чудовищем никогда не был. Так, заколдованным жестоким принцем, — усмехаюсь, подкалывая его. — Что делаем? Рискуем переложить детей в коляски или терпеливо ждем, пока выспятся?
Мы синхронно оборачиваемся, Ромка как раз открывает глаза, смотрит на нас по очереди и улыбается.
Давид широко улыбается в ответ, ему даже онемение не мешает умиляться сыну.
А я ощущаю себя принцессой в сказке. Старинной, немного жуткой сказке, но зато своей собственной.
Глава 34
Аромат свежего кофе наполнил номер.
Я аккуратно сервирую стол, раскладывая приборы и угощения. Официанта отпустила сразу, мне хотелось заняться завтраком самой. Молодому парнишке, разумеется, было безразлично, но кубанское воспитание не позволило пустить в дом чужого человека, когда вокруг такой бардак! Утро началось, как обычно, с каши, от которой дети демонстративно отказались, омлета и заляпанной гостиной.
— Давид, — окликаю я мягко. Это имя ему не принадлежит, но ему никакое не принадлежит, поэтому плевать. Главное, чтобы отозвался. — Давид, дети отлично сами держат бутылочки, можешь идти завтракать.
Он оборачивается с дурацкой улыбкой. С ней пришел к нам час назад, так и проводит время. Мне трепетно и самую малость больно видеть его таким радостным во время выполнения самых бытовых задач.
Сажусь на стул, обхватываю чашку кофе ладонями и, чуть погревшись, подношу к губам. Закусываю черный кофе свежей клубникой.
— Вот это жизнь! — восклицаю. — Блогерский завтрак. Если, конечно, — чуть прищуриваюсь, — взять ракурс так, чтобы не вошли дети и бардак. И вон та куча подгузников в пакете. Ее стереть фотошопом!
— Шампанское будешь? — хохотнув, Давид достает из холодильника бутылку, бокал из шкафа. — Оно бы вписалось в твой блогерский завтрак.
— Нет уж, спасибо. Вчера оно уже «вписалось» в меня, потом еще раз на обеде вписалось, и весь день прошел радостно.
— Да брось, оно быстро выветривается, — он откупоривает бутылку.
— Нет. Нет. Нет.
— Отпуск же, имеешь право.
Бросает очередной внимательный взгляд на лопающих детей. И как я справлялась с их воспитанием без его помощи? Хочется съехидничать, но на колкости нет сил. Сегодня третий день нашего путешествия, мы исследуем окрестности, осматриваем отели и уделяем время детям. В каждом месте нас принимают за счастливую пару — и это немного смущает, но, одновременно, греет душу.
— Они уже налопались, не переживай. Допьют молоко, и предложим им клубнику.