Невеста
Шрифт:
В его глазах загорается столько восторга, что у меня немного сжимается сердце. Я не уверена, что он хороший человек. Наверное, не самый лучший — мужчина, который соблазняет студенток, вряд ли может претендовать на роль достойного отца семейства. Но свою родную кровь он, вероятно, ценит высоко. И я буду фокусироваться на этом.
Сергей Иванович встает с места и приседает перед коляской, смотрит на детей очень внимательно. Робко трогает каждого за коленку. Дети увлечены йогуртами, предвкушают полдник, и поглядывают на деда опасливо.
А у меня
— Какие славные парни, — говорит Сергей Иванович глухо. — Дава, я… в восторге. Слышишь? Ты был прав. Я… просто счастлив сейчас! Слышишь?
— Слышу, — по-алтайски сухо отвечает Давид. Больше он не улыбается, просто смотрит на эту сцену — встречи деда и внуков.
И я чувствую кожей, что ему как будто дискомфортно от ситуации, но он держит себя в руках. Как и всегда. Как и всю его гребаную жизнь — терпит.
— Вас тоже можно поздравить, — лицемерно делаю вид, будто не знаю об испанских генах.
— Спасибо! — восклицает Таня. Она кажется милой, немного наивной и очень восторженной, каким, наверное, и положено быть беременным. — У Давида и сестрички Амелии будет тридцать пять лет разницы! С ума сойти, да? Вот как бывает.
— Это точно. Будет играть с племянниками, — обнадеживаю я.
Сергей Иванович тем временем успевает вытереть глаза и сесть за стол.
Спустя час ужина я могу сказать следующее: Алтай очень похож на отца. Есть что-то сильное в литвиновской линии, что не перебивается другими генами. Что Давид, что Адам, что мои дети — типаж узнаваем. Единственное, глаза у Адама материнские, голубые. А вот фигура, голос, линия челюсти, лоб… Неудивительно, что афера удалась. Их родство очевидно.
Во-вторых, Сергей Иванович совершенно не способен отлипнуть от детей.
Возможно, дело в возрасте. Как знать, вдруг мужчины на седьмом десятке подводят итоги жизни или что-то в этом роде, и начинают внезапно фанатеть от собственной генетики и обожать "свои продолжения". А может, это Таня дала огня и он не смог до конца оправиться. В глазах бравого мужчины столько нежности, что мое сердце тает.
Мой папа так не смотрит на мальчиков. Он ни на кого так не смотрит, и восхищение Литвинова-дедушки хоть и раздражает самую малость, но при этом льстит.
— Вы должны приехать к нам на новогодние праздники. Просто обязаны! Это даже не обсуждается, — болтает дедуля. — Как раз Амелия родится, будет так здорово. А еще в ноябре у меня день рождения, Рада, ты обязана уговорить Давида приехать. Пообещай мне.
— Дава ни разу не приезжал на дни рождения Сережи, — жалуется Таня. — Вся надежда на тебя. Он всегда в делах! А ведь это родной отец, нужно же расставлять приоритеты.
Давид слегка улыбается, но не комментирует свои приоритеты. Я не знаю, сколько вместе Таня и Сергей Иванович, но Давид знаком с отцом лет десять. За это время они, видимо, так и не дошли до того уровня отношений, когда все собираются за одним столом на семейные посиделки.
— Мы постараемся. Сами
— Расскажи побольше про мальчиков! — восклицает Сергей Иванович. — Нам с Таней очень интересно.
Таня вежливо кивает. Мы с ней немного обсуждаем беременность, ей предстоят первые роды, и она немало волнуется. Я в общих чертах рассказываю, как это было у меня.
Речь заходит о партнерских родах, и я мстительно решаю настоять, чтобы Сергей Иванович поддержал в родовой палате свою девушку и лично принял чужого ребенка. Говорю, что очень боялась. И жалела, что моего бывшего не было рядом, мне хотелось именно его поддержки.
Рука Давида ложится на спинку моего стула, приобнимая, и опускаю глаза. Перестаралась?
Глава 37
— Устала? — спрашивает Давид спустя еще час.
Я только-только разложила коляску, чтобы заснувшим детям стало удобнее. С режимом мы распрощались давным-давно, теперь просто плывем по течению. Благо, отпуск почти закончился.
— Все в порядке, посидим еще немного.
Давид склоняется ближе, наверное, чтобы уточнить, уверена ли. Он так часто делает, полагая, что я могу стесняться озвучить свои потребности вслух.
Наши взгляды встречаются в тысячный раз за вечер, меня переполняют чувства и эмоции. И в этот момент их вдруг становится так много, что я подаюсь вперед и закрываю глаза, на что Давид мгновенно реагирует.
Сначала я ощущаю его запах, следом меня касается дыхание, а потом и губы. Внутри все сжимается, скручивается. Я подаюсь вперед как будто каждой своей клеточкой.
Поцелуй получается коротким — касание и движение губ, пауза, еще одно движение. Мы ласкаем друг друга осторожно, будто только знакомимся. Чужие люди. Я и Давид. Знакомы три недели.
Мне становится больно везде — будто тысяча невидимых кинжалов полосуют душу. Больно из-за того, что я не могу его больше отпускать. Не могу и все, Господи, какие испытания. Но и быть с ним тоже не представляю как.
Пары секунд нежности катастрофически не хватает, пальцы горят от желания вцепиться в его плечи, притянуть в себе. Отреагировать положительно. Я застываю и задерживаю дыхание. И никто в этом ресторане, да и в целом мире не знает, что от простого поцелуя внутри меня все замерло. А следом, едва он оторвался, загорелось, забилось под ребрами. Мир закрутился.
Поцелуй из прошлого, которых у нас с Адамом было великое множество, и которые тогда не ценились. Просто движение губ. Простое касание.
Он отстраняется, смотрит в глаза, как будто завершает этой своей серьезностью момент. И от этого сосредоточенности сердце переворачивается снова и снова.
— Я отойду позвонить, — я слышу его голос, но не сразу понимаю слова. — В Карелии что-то опять случилось, — он делает паузу, будто ему нужно разрешение.
Я молчу, а потом спохватываюсь: