СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИКИ И ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ
1945
Не правда ли, такие облакаВозможны только на парижском небе…Такая вдохновенная тоскаПри тихой мысли о насущном хлебе.Гулянье. Елисейские поля.Защитный цвет толпы. Попоны, флаги.Но сердце, как осенняя земля,Уже не впитывает влаги.Блеснет слеза, не падая с ресниц,А в воздухе жара и Марсельеза,И дальше лица, пена бледных лиц,Как море за чертою волнореза.Высокий человек с биноклем у окнаСмеется, что-то говорит соседу…Эх,
хорошо, что кончилась война,Что празднуют свободу и победу.На торжество разобраны места(Герои фронта, тыла и изгнанья).Да. А для нас свобода – нищетаИ одинокий подвиг созерцанья.
«Свободны мысли от гипноза…»
Свободны мысли от гипнозаВысокой выдумки своей.У южных вилл цветет мимозаТяжелой нежностью ветвей.Как озеро белеет море…Бьет колокол, — который час?И даже в отвлеченном спореНичто не примиряет нас.Все неустойчиво и ясно.Усилие всегда напрасно,Жизнь праведна и жестока.На берег вытянуты Сети,Все помнит о минувшем лете,Мечтает и грустит слегка.
«Мы не заметили – почти пришла весна…»
Мы не заметили – почти пришла весна,Мы не заметим, как опять настанет лето,Нас ранней осенью разбудит тишина…Но как же, как принять, как примирить все это?С моей же тяжестью и тела и умаМое и легкое и светлое дыханье –Мое всегда со мной, но где же я сама?Я часто говорю: свобода и страданье,Ты отвечаешь мне: любовь и красота.И это где-то есть. Я знаю. Несомненно.Но в нас слова не те. Но наша жизнь не та.И страшно привыкать спокойно, постепенно……К тому, как медленно меняются цветыНа грядках неживых приветливого сада,К тому, что все нужней и непонятней ты,К тому, что хочется все больше теплоты,К тому, что все понять, пожалуй, и не надо.
«Ни сил, ни надежд, ни желаний…»
Ни сил, ни надежд, ни желаний…И не возвратится опять.Есть мысли — почти завещанье, —Но как и кому завещать:Взволнованность, выдумку, нежностьМиражную моря безбрежностьИ пальмы у розовых дач,Причудливых лоз равномерность,Безумие, бедность и верностьБезрадостный смысл неудач…И то, что похоже на чудо, —Почти совершенно в себеТяжелую близость (откуда?)И память о Вашей судьбе.
«Кто сказал, что самое ужасное…»
Кто сказал, что самое ужасное,Смерть Ивана Ильича?Если жизнь взволнованно-несчастнаяТолько след рассветного луча,Только отраженье одиночества,Выдумка – герой которой ВыИсполненье смутного пророчества,Отблеск недоступной синевы…Только…Сердце, что с тобой случилосьВ чем ошиблось ты, когда солгалоТы, которое почти молчало,Ты, которое почти смирилось?
«Я знаю, что остался только смех…»
Я знаю, что остался только смех,И все-таки смеяться не умею…Всегда одно (мучительно) у всехЗначительней, взволнованней, темнее…То, что – почти никак не назовешь –То, отчего необходима ложь,Чтоб сердце (от сочувствия) забилось.
«Я люблю: осенние дороги…»
Я люблю: осенние дорогиПод Парижем, в сумеречный час,Оттого что, верное, в тревогеСердце
одиноко любят вас.Я люблю старинные флаконы,Кактусы, камины и ковры.Оттого что, друг мой беззаконный,Вы со мной нечаянно мудры.И еще: цыганские мотивы,Улицы, зимой, под Рождество,Оттого что сердце терпеливоЛюбит вас и никого.А весной могу читать Толстого,Наблюдать за ростом синевы,Сознавать, что сердце жить готово…Летом я всегда люблю другого,Оттого что сердце: это вы.
«Здесь все законно, все несправедливо…»
Здесь все законно, все несправедливо:Тревога, безразличье, доброта…Срывает ветер листья торопливо.Того, кто все-таки бросается с моста,Не защитить ничье воображенье.Он верить только в частый дождь осеннийИ в то, что наступила темнота.Не виноват внимательный прохожий(В делах, в любви, на всех других похожий),Что не заметил близкого конца.Не знает он, как тяжелы сердцаВ предчувствии отчаянья и веры…Над неподвижной, городской рекойПлывет луна (вернее месяц серый).Свистки. Огни. Нарушенный покой.Рисунок башни. Жалость. Чувство меры.Здесь мелодрама, праздность, стыд, испуг,И боль твоя, мой безучастный друг.
«Что-то в изящных головках гвоздики…»
Что-то в изящных головках гвоздикиНежное, злое, как женские лица,Что-то жестокое в слове: великий,(Те же влюбленность и страх),Как человек, поседела столицаВ несколько дней, на глазах…Долго над ней догорали закаты,Тени платанов, цветные плакаты.Все мы поверили, все виноваты(Звуки бессмертные… Бах).Поздние листья того листопадаНе улетали с ветвей,И почтальон на скамейки, у садаХмуро кормил голубей.В тесном бистро, обнимая соседа,Кто-то прочувственно пел,Не умолкала под песню беседа —Где вдохновенью предел? —Счастье? Порок? Пораженье? Победа?— Необъяснимый пробел.
«Нет ничего любви великолепней…»
Нет ничего любви великолепней.Любви последней. Выпустим стрелу,Пронзим глаза друг другу и ослепнем,И побредем, нащупывая мглу.Запомни: там, где вход, всегда есть выход,И там, где смерть, всегда надежда есть,И вдоль дороги есть скамья, где тихоИ незаметно можно будет сесть,И отдохнуть, и с мыслями собраться,Поговорить наедине с собойИ доиграть одну из вариацийНа скрипке жизни с лопнувшей струной.А впрочем, нет. Нам оставаться не с кем.Игра бездарна и не стоит свеч.Потушим свет одним движеньем резким,Хоть сроку не дано еще истечь.Таков закон любви потусторонней:Умчался поезд, скрылся за гудком,Но кто-то остается на перронеИ машет безнадежности платком.
МОЙ СТАРЫЙ ДРУГ КИХОТ
Мне суждено: уйти, потом вернуться,Уйти не радуясь, вернуться не скорбя.Я чуть устал от войн, от революцийИ, может быть, от самого себя.Уйти, от жизни милостыню клянча,Вернуться, не познав ее щедрот,Как возвращался рыцарь из Ламанча,Наивный дон, мой старый друг, Кихот.