Невидимая птица

Червинская Лидия Давыдовна

«Внимая ужасам войны…»

Внимая ужасам войны… Но здесь не слышно шума боя. Лежит ковром густая хвоя – мир провансальской тишины и зачарованного зноя. Мир летних будничных забот… Но сердце слышит. Сердце ждет. К чему обо стремится снова, к какой борьбе опять готово, о чем тоскует по ночам, внимая ужасам и снам? Век Неизвестного Солдата, кто смел предать твою печаль? Кто мог поверить, что не жаль всех

уходящих без возврата… В зловещей яркости заката уже мерещится мистраль.

«Как от гадалки предсказаний…»

Как от гадалки предсказаний, все вы хотите от меня ошеломляющих признаний… Но то, как жизнь учила нас, из года в год, день ото дня, неутомимо каждый час – не перескажешь все равно. Да, было: узкая кровать и за решеткою окно (высокое – нельзя достать). На крыше голуби слышны… Зачем летят они сюда подслушивать, тревожить сны всех осужденных до суда? А женский голос за стеной поет свободно, без стыда, о том, что сделала со мной, о том, что сделала с другими (навеки, до конца чужими) неумолимая мечта… Не важно – этаили та.

«Огнем холодным, синеватым…»

Огнем холодным, синеватым горели люстры фонарей на площади. А у дверей посольства, с видом виноватым, толпа взволнованно молчала. Все ждали чуда в эту ночь, хоть знали с самого начала, что поздно, что нельзя помочь. И что им в том, что осудили чужих людей, в чужой стране… В необъяснимой тишине разъехались автомобили полиции. Приотворилась внезапно дверь и вновь закрылась. И по толпе в одно мгновенье как током пробежала дрожь сочувствия и возмущенья… Пусть в каждом лозунге есть ложь, но нет и правды без пристрастья. Где вера есть – она слепа. На бальной площади Согласья в холодном свете фонарей казалась жалкою толпа идущих по домам людей.

ИЮЛЬ

«В сумерках я просыпаюсь с привычною…»

В сумерках я просыпаюсь с привычною неумолимой тоской по тебе… Небо проходит над крышей фабричною, туча огромною куклой тряпичною словно застряла в трубе. Снова страницы вечерней газеты… Кончилась в Индокитае война, падает золото – слитки, монеты, мужа убила в припадке жена, скоро появится новая мода, месяц продлится плохая погода… Длится, продлится – а счастья все нет. Ночь, неизбежная ночь надвигается. В окнах фабричных уже зажигается синий, больничный, волнующий свет. Нужно терпение. Былотерпение… Кто говорит, что не сходят с ума с горя? Ведь завтра опять воскресение, значит, и завтра не будет письма.

«Лишь мысль

об одном постоянна…»

Лишь мысль об одном постоянна на фоне расплывчатых дум. Далекий, как шум океана, доносится улицы шум… Раскаты внезапного грома откуда-то издалека. Над крышей соседнего дома светлеют уже облака… Июльская ночь коротка. Июльская ночь бесконечна, не спится, и думаю я – измена твоя глубоко человечна, но как ограниченна, пусть высока, суровая верность моя.

«Я привыкаю к безразличью скуки…»

Я привыкаю к безразличью скуки – не задевает то, что видит глаз. Но почему-то запахи и звуки, как в юности, тревожат каждый раз. Мотив знакомый ранит на лету. Доносит ветер запах лип в цвету – и сердце бьется снова… бьется слепо и яростно – как пойманное в сеть. Вся жизнь прошла в хмелю… Нелепо мечтать о том, чтоб трезво умереть.

«Сверкает, как стекло, вода потока…»

Сверкает, как стекло, вода потока, белеют лилии на берегу… Вся мудрость и поэзия Востока не скажут мне: кто у кого в долгу – жизнь у меня, я у нее… На что же мне эти аллегории нужны? В них все на декорацию похоже, тушь неба ночью, серебро луны… Не отзовется на болезнь, на старость (слабеет зрение, дрожит рука), на горечь, одиночество, усталость – свист соловья и шепот тростника.

«Я сохраняю в письменном столе…»

А. Присмановой

Я сохраняю в письменном столе открытки с маркой, подписью, приветом, с напоминанием о счастье, о тепле – от тех, кто уезжает летом. Смотрю на пляжи, на вершины гор, на памятники, площади, собор… А в обрамленье узкого окна от непогоды полинялый вид: платаны, виадук, метро, стена Есть где-то Ницца, где-то есть Мадрид, Италия, Америки, Китай… Всю жизнь мечтали – и теперь мечтай.

«Как в одиночной камере рассвет…»

Как в одиночной камере рассвет, под утро будит страшная тревога. Чего бояться, если ада нет? Не может ада быть по воле Бога. И если мир любить – прекрасный, грешный, – разлука с ним всё может искупить. Я думаю ещё – уже теряя нить, – что утешает только безутешный, и лишь сомненье может убедить.

АВГУСТ

«Темный август. Солнца нет следа…»

А. Гингеру

Темный август. Солнца нет следа. И тоска, как небо, без просвета. Длинные уходят поезда в поисках обещанного лета. Груды листьев на сырой панели словно пестрый сброшенный наряд. А прохожего случайный взгляд больно отзывается в груди… Лета не было — как жизни. Неужели даже увяданье позади…