Невидимые академики / Unseen Academicals
Шрифт:
– Ага, вот, например, та женщина, которую приняли в Стражу на прошлой неделе, - поддержала престарелая леди. – Она откуда-то из Эфеба, что ли. Очень странная. Стоило порыву ветра сорвать с неё солнечные очки, и трое прохожих тут же окаменели.
– Её зовут Медуза, - объяснила Гленда, читавшая эту историю в "Таймс". – Кстати, прохожих потом расколдовали волшебники.
– В общем, - резюмировал человек, ничего не имеющий против гномов, - мы готовы принять кого угодно, если они ведут себя прилично и не лезут в чужие дела.
О, как часто Гленда слышал
– На вашем месте, - сказала Гленда, - я бы убралась отсюда поскорее. Летите обратно, к той леди, что послала вас сюда. И не мешкайте!
– Ак! Ак! – проскрежетала одна из тварей.
Однако в этих птичьих головах явно имелись мозги. И три Сестры определённо желали сохранить их в целости, потому что бросились прочь, неловко подскакивая и подпрыгивая, словно цапли, пока их плащи не развернулись в крылья, которыми они принялись махать изо всех сил, стараясь поскорее набрать высоту. Издали донеслось последнее "Ак! Ак!"
Водитель конёбуса кашлянул.
– Ну, вроде всё уладилось, так что предлагаю вам снова занять ваши места, леди, джентльмены и… все прочие. Не забудьте свои свечи, мистер.
Гленда помогла Орехху взобраться в повозку и сесть на скамью. Он крепко прижимал к себе свой ящик, словно щит.
– Куда ты хотел направиться? – спросила она, когда лошади снова неторопливо зашагали по дороге.
– Домой, - ответил Орехх.
– Обратно к Ней?
– Она дала мне ценность. Я был ничем, а она дала мне ценность.
– Как ты можешь так говорить? Ты не был "ничем", - возмутилась Гленда. Через пару скамей от них Трев и Джульетта оживлённо шептались о чём-то.
– Я был ничем, - повторил Орехх. – Я ничего не знал, и ничего не понимал, я был глуп и ничего не умел…
– Но это не значит, что человек никто, - твёрдо заявила Гленда.
– Нет, значит, - возразил Орехх. – Может, и неплохой, но всё равно никто. Я был бесполезен. Она показала мне, как обрести ценность, и теперь я кое-чего достиг.
У Гленды появилось чувство, что они говорят на разных языках.
– Что значит "ценность", мистер Орехх? – спросила она.
– Это значит, что ты меняешь мир к лучшему, - ответил Орехх.
– Неплохо сказано, - одобрила старая леди с макаронами. – Слишком много вокруг бездельников, которые и пальцем не шевельнут, чтобы сделать что-то полезное.
– Ладно, а как насчёт людей, которые родились слепыми, например? – спросил пассажир с варёным яйцом, сидевший напротив.
– Я знаю одного слепого, который владеет баром в Сто Лате, - вмешался престарелый джентльмен. – Он знает по памяти, где что лежит, и по звону монет определят сумму, которую положили на прилавок. Дела у него неплохо идут. Это просто поразительно. На слух отличает фальшивый шестипенсовик за десять шагов, и это в шумном баре, не забывайте.
– Не думаю, что
– Кажется, весьма благоразумная леди, - заметил человек, ничего не имеющий против гномов.
– Она вампирша, - коварно напомнила Гленда.
– Ничего не имею против вампиров, пока они не лезут в чужие дела, - заявила макаронная леди, которая в этот момент лизала что-то кислотно-розового цвета. – У нас есть один по соседству, работает в лавке кошерного мясника. Отличный парень.
– Мне кажется, тут дело не в результате твоих усилий как таковом, а в соотношении результата с тем, с чего ты начал, - сказал гном.
Гленда с улыбкой откинулась на спинку сиденья, слушая, как вокруг развиваются различные философские концепции. Она была не уверена в своих выводах, но Орехх сидел рядом, гораздо менее отчаявшийся, чем прежде, а все остальные обращались с ним, как с равным.
Впереди во тьме замаячили какие-то смутные огни. Гленда соскользнула со своего сиденья и подошла к водителю.
– Мы уже почти приехали?
– Ещё минут пять, полагаю, - ответил тот.
– Извини за глупую выходку с трубой, - сказала она.
– А, ерунда, - весело отмахнулся водитель. – У нас тут в ночном конёбусе чего только не случается, уж поверь. По крайней мере, никого не стошнило, уже хорошо. Однако, интересный у тебя приятель.
– Ты и не представляешь, насколько, - сказала Гленда.
– Да уж. Все эти речи, про то, что ты должен делать лучшее, на что способен. И чем лучше у тебя получается, тем больше требования. Я думаю, так оно и есть.
Гленда кивнула. Похоже, действительно, так оно и есть.
– Потом ты прямиком назад поедешь? – спросила она.
– Нет. Мы с лошадками передохнём до рассвета, а там уж и в обратный путь. – Он искоса посмотрел на неё, как человек, который многое слышит, и, как ни удивительно, ещё больше видит, что творится позади, пока остальные пассажиры считают его всего лишь человеком, который глядит на дорогу. – А нехилый поцелуйчик она мне отвесила. Знаешь что, когда конёбус приедет на станцию, там вокруг будет полным-полно сена, и я, разумеется, не замечу, если кое-кто захочет в этом сене вздремнуть, э? Мы отбываем обратно в шесть утра со свежими лошадьми.
Он улыбнулся, заметив выражение её лица.
– Я же говорил, тут чего только не случается: дети, сбежавшие из дома, жёны, сбежавшие от мужей, мужья, сбежавшие от других мужей. Мы официально называемся "омнибус", а "омни" значит "многое", и на этом конёбусе действительно бывает, практически, всё что угодно, чёрт побери. Вот почему у меня всегда при себе топор, врубаешься? Однако топор, это ещё далеко не главное, что человеку нужно в жизни, такое моё мнение. – Он повысил голос: - Скоро Сто Лат, ребята! Обратный рейс в шесть утра. – Он подмигнул Гленде. – И если вас не будет к этому времени на борту, уеду без вас. Конёбус ходит по расписанию, и никак иначе.