Невидимый мистер Грин
Шрифт:
Через минуту он включился повторно — светомаскировку поправили.
Перед тем, как совсем стемнело, входная дверь дома № 44 открылась. Фин впервые увидел обитателя — лысого, тощего человечка в полосатой рубашке и подтяжках. Мужчина посмотрел по сторонам, быстро поставил пустую молочную бутылку и убрался внутрь. Некоторое время после этого Фин слышал скрежет задвигаемых запоров и лязг цепей.
Сейчас на улице было тихо. У майора Стоукса погас свет. С железной дороги до Фина долетали стук и скрежет подвижного состава на товарной станции. На другом конце улицы звучали ритмы регги. В десять часов у дома №52 остановилась машина, выпустив молодую девушку,
Фину ничего не оставалось делать, как коротать ночь за своей египетской грамматикой, подсвечивая себе умирающим электрическим фонариком. Когда батарейка окончательно села, он обратился к своему карманному калькулятору. Начал он с попытки разобраться в своих счетах и закончил тем, что число 57718 вверх ногами можно было прочитать как BILLS{27}.
Всенощное бдение под окнами никак не вписывалось в представление Теккерея Фина о работе детектива. Настоящий детектив, часто напоминал он себе, не должен следить за подозреваемым и пресмыкаться перед полицией. Настоящий детектив должен сидеть дома и блестяще находить правильные ответы, не покидая кресла. Шерлок Холмс ни за что не стал бы тратить время на бессмысленную ночную авантюру. Патер Браун появился бы на сцене в девять утра, хорошенько выспавшись, и на свежую голову выдал бы готовое решение. К восходу солнца Фин выдохся и жалел себя.
Рассвет ознаменовался хором воробьев, неспешным, заунывным продвижением молочника, первыми признаками оживления в домах. Кашляющие заводские рабочие уже отъезжали в своих кашляющих автомобилях, а жилец дома №44 еще не выходил за своим молоком. В восемь часов прошел почтальон. К восьми сорока пяти женщины начали выкатывать детские стулья и коляски из своих узких дверей в направлении торговых кварталов. К девяти пятнадцати проснулись все дома. Кроме сорок четвертого.
Фин медленно подошел к двери, пытаясь избавиться от ощущения, что он всю ночь наблюдал не за тем домом. Он позвонил, затем постучал; он перепробовал все способы разом и по отдельности. Стук молотка эхом разносился по пустой улице.
Он заглянул в щель почтового ящика и позвал.
— Майор Стоукс? Алло!
Он снова заглянул в нее, ощущая прилив тревоги. В прихожей было сумрачно, но когда его глаза привыкли к полумраку, в глубине он увидел какой-то слабое свечение. Вероятно, свет горел в холле, оставленный на всю ночь. Ему удалось разглядеть полуоткрытую дверь и тень внизу. Через несколько секунд тень приобрела четкие очертания домашней туфли, надетой на узкую ступню.
— Хорошо, сэр, оставайтесь здесь, но отойдите подальше. — Полицейский разбежался и ударил в дверь всей тяжестью своего тела.
— Господи! — Он отскочил, потирая плечо. — Даже не сдвинулась. В этом месте, должно быть, проходит брус. — Он снова отошел назад, разбежался и пнул ногой в середину двери. Дерево треснуло, и дверь отлетела назад.
Фин не остался на улице и прошел за полицейским в дом. Он наблюдал, как ноги констебля пересекают тонкий слой белого порошка на истертом линолеуме, оставляя единственную цепочку следов
Старик на самом деле не лежал, поскольку там не хватало достаточного пространства, чтобы лежать. Комната была туалетом. Худоба позволила старику сидеть на полу, прижавшись к унитазу. Жуткие на вид полоски пижамы подчеркивали положение его конечностей: одна нога была подтянута и согнута в колене, другая, вытянутая вперед, не давала двери закрыться; руки прижались к груди, но ладонями, как ни странно, были обращены наружу, словно пытались кого-то или что-то оттолкнуть. Лысая голова крепко уперлась в стену, глаза раскрылись, а на лице застыло выражение, которое заставило полицейского снова сказать: «Господи!» Сердце колотилось, но перед ним был давно остывший труп.
Фин знал, что его могут прогнать в любую секунду, поэтому быстро осмотрелся. На теле следов вроде бы не было, но кончики пальцев выглядели подозрительно: сломанные ногти и засохшая кровь под ними. Дверь запиралась на простой крючок, который теперь свободно болтался. Краска на стенах шелушилась от старости, отслоившиеся кусочки усыпали тело. Окон в туалете не было, кроме небольшого вентиляционного отверстия.
— Пожалуйста, вам нельзя здесь находиться.
Фин вышел на улицу. В ярком утреннем свете улица и дома казались почти чистыми. Несколько мальчишек оккупировали мостовую, успевая пинать мяч и следить за полицейской машиной. Фин сокрушался.
— Хорошо быть живым, — бормотал он. — Даже трясущийся от страха старик будет рад такому утру, выйдя за молоком. Лучше быть живым, старым и трясущимся от страха, чем таким вот куском мертвечины, который лежит там. Боже!
— Вы что-то сказали, сэр? — спросил полицейский у него за спиной.
Фин замолчал, но не мог сдержать своих мыслей: Бедный старик, в конце концов ты оказался прав.
Глава третья
— Убийство? — Старший инспектор Гейлорд пытался изобразить улыбку на лице, но не получилось. Легкое колебание орлиного носа, небольшая складка возле губ — вот и все изменения на этой гранитной поверхности. — Вы, любители, не перестаете меня радовать.
Непременно убийство, что же еще?
— Не непременно, — сказал Фин. — Но на этот раз...
— В тысячный раз. Не такая уж редкость для человека за семьдесят откинуться с сердечным приступом. Из года в год мы сталкиваемся с несколькими сотнями подобных случаев. И сколько стариков умирают каждый год в результате убийства? Меньше дюжины.
— В этом году можете спокойно рассчитывать на чертову дюжину. Есть что-то ненормальное в убийстве майора Стоукса. И никакие статистические машины полиции не сделают его нормальным.
Гейлорд повернулся и дернул за шнурок жалюзи. Слитки полуденного солнца упали на его стол, легли полосками на дело Стоукса, Э. У.
— Статистика может быть полезной, Фин.
— Пока мы не поклоняемся ей. Стоукс не может быть полезным числом, будучи сам по себе. А он был сам по себе, это факт.
— Я не улавливаю.
Фин откинулся, прикрыв глаза от света.
— Я имею в виду, он был одиноким, напуганным стариком. Он думал, что кто-то хотел убить его, и обратился за помощью. И помощь пришла — только слишком поздно. Это заставляет меня задуматься о содержимом его письма.