Невинная помощница для альфы
Шрифт:
Бартоломей первым начинает маневр. Обходит меня со стороны, чуть пригибая голову к земле, отчего торчащие лопатки выпирают еще сильнее, а вся поза кажется коварной, опасной. Нечего ждать! Срываюсь с места и в прыжок сокращаю дистанцию, мечу лапами Бартоломею в бок, пытаясь повалить, но он резко отпрянывает, я промахиваюсь. Он бортует меня боком — мощный толчок, но я тоже умудряюсь устоять.
Мы еще какое-то время ходим по кругу, выбирая удобный момент для нападения, но оба слишком хорошо умеем драться, к тому же я учился у Бартоломея. Он в схватке явно лучше меня, но давно этого
В мозг врывается мысль Шоны — она заметила, что мой противник делает более короткий шаг левой задней лапой. Понятия пока не имею, как это использовать, но принимаю к сведению.
Вскоре и сам замечаю, что Бартоломей будто припадает на левую заднюю лапу. Это настолько сложно увидеть, что сам я вряд ли бы смог это разглядеть. Похоже, последствия давней травмы. Когда-то Бартоломей тоже дуэлился. В голову приходит мысль — укусить его за эту ногу. Шона подсветила слабое место, значит, стоит воспользоваться. Ты пожалеешь, что связался, Бартоломей!
Трэй
Бартоломей словно пытается взять меня измором. Мы лишь кружимся по площадке, он не нападает. Выжидает. Это тоже тактика — выбесить противника, чтобы тот совершил ошибку. Но я на это не поведусь. Честно выбираю момент для нападения и, когда Бартоломей поворачивается удобно, чтобы прыгнуть и вгрызться ему в лапу, разыгрываю свою козырную карту.
Смыкая челюсти у него на ноге, ощущаю, как клыки рвут шкуру и погружаются в сухожилия. В ушах звучит полный боли рык. На языке его кровь. Кровь самого могущественного волка в США. Чувство превосходства разливается по телу, бежит мурашками, сердце пускается в торжествующий скач. Бог перестает быть богом, стоит лишь раз пустить ему кровь. Бартоломей перестал быть самым главным. Теперь он просто волк, который волей случая оказался во главе всех остальных.
Быстро отпускаю его лапу и отпрыгиваю — не дожидаясь, пока он меня укусит в ответ. К тому же, у меня не было цели ломать ему кости. Хотя, судя по заторможенной реакции, он слишком давно не испытывал вот такой боли — простой физической, которая вызывает настоящие, биохимические реакции, а не эфемерные, нравственные.
Мы снова на расстоянии нескольких футов. Бартоломей злобно смотрит на меня, воинственно скалит пасть, но теперь ощутимо хромает. Может, мой выпад и похож на подлый шакалий, но здесь не Олимпийские игры, на войне все средства хороши. Мне нужно измотать его, чтобы в конце концов повалить и придавить к земле. И не давать подняться, пока он не взвоет.
Чувствую запах обреченности, хотя Бартоломей все еще готов сражаться. Старик, тебе лучше было бы сдаться. Но я знаю, что этого не будет. Он слишком горд и будет держаться до последнего.
Совершаю новый наскок. Раненый противник становится медлительнее, закономерно не успевает уйти от атаки. Я бью его лапами по спине в районе лопаток, но он остается стоять — слишком крепкий, чтобы я мог вот так просто переломить ход драки. Зато, воспользовавшись моим открытым положением, он вцепляется зубами мне в ребра под лапой.
Больно, черт! Сдерживаю рык, но прямо физически ощущаю, как в кровь впрыскивается новая порция адреналина. Бартоломей сжимает челюсти, рвет шкуру. Не отпускает. Чтобы вырваться, мне придется рухнуть
Или… Развожу передние лапы и, изловчившись, вгрызаюсь ему в лопатку. Твоя очередь думать, как освободиться, Бартоломей! Он резко дергается в сторону. Вырывает часть шкуры с моих ребер, но оставляет мне на память такой же шмат шкуры с лопаток. Обменялись.
В мозгу пульсирует отпуляющая боль. Хромая на левую переднюю лапу, исступленно размышляю, какой удар нанести, чтобы еще ослабить Бартоломея. Мы, пошатываясь, снова двигаемся по кругу. Оба уже заляпаны кровью, белая шерсть в алых брызгах. Из ран по ней течет кровь, капая на траву. Наверное, все же стоило сломать Бартоломею заднюю лапу. Что за идиотское благородство?
Бартоломей совершает новый маневр. Не так стремительно, как мог бы без ран, но все же достаточно резко, чтобы сшибить меня на землю. Ощущаю тепло от нагретой солнцем травы, и не хочу сопротивляться. Я устал. Но пока еще барахтаюсь, огрызаясь, чтобы не дать Бартоломею вгрызться в меня.
Бросаю взгляд на Шону. Бледновата девочка. Волнуется. Вне зависимости от исхода этой схватки ты останешься со мной, малышка. Не переживай. Но хотелось бы все же посадить тебя подле себя в столице, нежели пытаться организовать собственный клан.
Эта мысль придает сил. Черт, я сделаю ее королевой, когда сам стану королем. Надо всего-то одолеть Бартоломея! Перестаю тратить силы на попытки защититься. Даю противнику укусить — Бартоломей вгрызается в бок. Я знаю, что он сейчас вырвет у меня новый кусок плоти, но через боль резко переворачиваюсь на другой бок, вынуждая его проскочить вперед по моему телу, и получаю доступ к задним лапам. Вцепляюсь в бедро и теперь не церемонюсь. Под протяжный вой ломаю крепкую кость. Ну вот теперь проще.
Бартоломей отпрянывает, но с трудом держится на ногах. Сломанная лапа волочится по земле. Я встаю, отряхиваюсь, раскидывая веер кровавых брызг, и кровожадно смотрю ему в глаза.
Лютая резь от укусов отравляет сознание. Если бы не перелом ноги, Бартоломей уже мог бы одолеть меня. Но не теперь. Он проиграл. Собираю силы в кулак и в мощном прыжке таки валю Бартоломея на землю. Он рычит и яростно огрызается, но чтобы подняться, ему нужно четыре лапы. Остаюсь лежать на нем всем весом.
Бартоломей улучает момент и снова кусает. Теперь в плечо, куда дотянулся. Я делаю то же. За бок. А потом за другое бедро. Проламываю клыками кость. Бартоломей все же вырывает у меня кусок шкуры, но затем бессильно опускает голову на траву. Он уже не сможет подняться. А даже если поднимется, не сможет стоять.
Противник повержен.
Опираюсь на лапы и встаю над его телом. Жду, когда он завоет, признавая поражение. Внезапно раздается хлопок в ладоши. Это… Шона! Она хлопает мне, поздравляя с победой. Затем к ней присоединяется Тиггер. И все остальные мои волки.
Склоняю голову набок и смотрю на Бартоломея. Я готов вгрызться ему в глотку, но не чтобы убить, а чтобы ускорить его капитуляцию. Он видит мою готовность, и в его глазах застывает безысходность и скорбь. Он отводит взгляд и протяжно воет.