Невста „1-го Апрля“
Шрифт:
— Вы несчастны — вы? Что васъ длаетъ несчастнымъ?
Поль отвтилъ:
— Я не могу вамъ этого сказать, Жакъ мн это запретилъ.
— Это, значитъ, что нибудь дурное? — спросила Симона, широко раскрывъ свои наивные глаза.
— Что нибудь дурное! О! не думайте этого!
Онъ остановился, колеблясь, со сдавленнымъ голосомъ, затмъ ршительно:
— Это только то, что я васъ люблю, Симона, а Жакъ находитъ меня недостойнымъ васъ.
— Вы меня любите?!
Это былъ только шепотъ, почти вздохъ.
Потрясенное милое дитя закрыло свое
— Вы меня любите? — повторила она, — но вдь это совсмъ не дурно, Поль.
— Ахъ! какъ вы восхитительны! — воскликнулъ молодой человкъ.
У него явилось сильнйшее желаніе стать на колни, чтобы цловать руки, орошенныя такими драгоцнными слезами, но онъ вспомнилъ совсмъ кстати, что онъ и Симона Шазе не были одни.
— Значитъ вы очень хотите, чтобы я былъ вашимъ мужемъ? говорите скоре, говорите?
— Да, я этого очень хочу, — отвтила тихо Симона, — но нужно спросить Терезу.
Поль съ трудомъ удержалъ крикъ радости.
— Ахъ! моя прелестная Симонетта! если бы вы знали, какъ я васъ люблю, какъ мы будемъ счастливы!
Онъ забылъ категорическія приказанія Жака; онъ неудержимо предавался счастью быть любимымъ этимъ маленькимъ, непорочнымъ ангеломъ. И Симона, сконфуженная, шептала такъ тихо, что Поль едва слышаяъ.
— Ахъ! я счастлива, я очень счастлива.
Никто, впрочемъ, не думалъ перебивать этотъ любовный дуэтъ. Чтобы отправиться въ путь, ждали только миссъ Севернъ и Мишеля Тремора, замедлившихъ пріздомъ. Когда, повернувъ къ „Козьему Холму*, они показались въ конц проски, разразился въ честь ихъ громъ восклицаній и рукоплесканій.
— Вы видите, Мишель, мы самые послдніе, — воскликнула Сюзанна, смущенная этимъ шумнымъ пріемомъ.
Раньше чмъ Мишель могъ понять ея намреніе, она сильно ударила концомъ хлыста свою лошадь и пустила ее галопомъ, черезъ рытвины, ямы, кучи хворосту, стволы деревьевъ, опасно скрытыхъ высокою травой. Вдругъ животное, раздражаемое слпнями, съ ожесточеніемъ вцпившимися ему въ грудь, сдлало прыжокъ въ сторону и стало на дыбы. Это произошло съ быстротою молніи.
Бока Пепы сгибались. Уже молодой двушк казалось, что она чувствуетъ, какъ громадная тяжесть упавшаго животнаго раздавливаетъ ей грудь. Инстинктивно она бросила стремя и луку и, закрывъ глаза, быстрымъ движеніемъ прыгнула въ сторону.
У нея было сознаніе толчка, она ощутила боль въ голов, затмъ потеряла сознаніе.
Когда она пришла въ себя, то увидла себя въ ландо г-жи Сенваль. Лошади бжали рысью. Она встртила тревожный взглядъ, жадно выжидавшій ея взгляда, и увидла Мишеля, очень блднаго, наклонившагося надъ нею, поддерживая ее рукою. Тогда она почувствовала невыразимо пріятное спокойствіе.
— Это пустяки, Майкъ… — пролепетала она.
Затмъ, ея качавшаяся отъ толчковъ экипажа голова, ища поддержки, прижалась къ груди Мишеля, и усталая, она закрыла глаза.
Колетта
— Ты можешь успокоиться, мой бдный братецъ, — сказала она, — докторъ повторилъ буквально то же Роберту, что онъ сказалъ намъ. Это чудо, но у нея нтъ ничего опаснаго. Маленькая рана на лбу незначительна, и два или три дня отдыха справятся съ потрясеніемъ нервовъ. Бдная малютка! Какой ужасный страхъ она испытала! А мы то!… — прибавила г-жа Фовель, облегченно вздохнувъ.
Увидя Сюзанну, блдную, шатающуюся и какъ бы безучастную ко всему, что происходило вокругь нея, съ пораненнымъ лбомъ, когда рана, плохо умытая, казалась большей и боле страшной, затмъ Мишеля, совершенно блднаго, съ трудомъ произносившаго короткія, отрывистыя слова, Колетта испытала одно изъ самыхъ ужасныхъ волненій въ своей жизни.
Визитъ доктора ее подбодрилъ, но, казалось, что Мишель не раздлялъ спокойную увренность своей сестры; въ то время, какъ она говорила, онъ слушалъ ее съ усиліемъ, съ опущенной головой, совершенно подавленный.
— Робертъ увренъ, что докторъ ничего не скрываетъ? — спросилъ онъ однако упавшимъ голосомъ.
— Совершенно увренъ.
Онъ началъ опять тмъ же голосомъ и какъ бы въ забытьи:
— Мн кажется, очень густая, высокая трава немного ослабила толчокъ… Я видлъ, она ранила лобъ о сухую втку…
Г-жа Фовель продолжала говорить тихо, повторяя слова и фразы, который могли ободрить Мишеля, окончательно успокоить его томящуюся душу. Съ тхъ поръ какъ Сюзи приняла ванну, она чувствовала себя боле спокойной и бодрой. У нея болла немного голова, но у нея не было лихорадки и вообще никакого недомоганія, могущаго служить дурнымъ предзнаменованіемъ. Она только что заснула. Мишель поднялся.
— Я ухожу, — сказалъ онъ.
— Но ты здсь обдаешь? — воскликнула удивленная м-мъ Фовель.
— Нтъ, я предпочитаю вернуться домой.
— Послушай, это будетъ безуміе, — настаивала Колетта; — останься, ты вечеромъ получишь новыя свднія, можетъ быть сможешь увидать Сюзи.
— О! я вернусь посл обда.
— Но, мой бдный другъ, ты усталь, ты измученъ!
Треморъ сдлалъ жесть чрезмрной усталости:
— Умоляю тебя, Колетта, — пробормоталъ онъ, — мн необходимо вернуться.
Онъ не могъ никогда отдать себ отчета, какъ онъ очутился въ своемъ рабочемъ кабинет въ башн Сенъ-Сильвера. Съ точностью автомата слдовалъ онъ по знакомой дорог, не чувствуя, что идетъ, не видя, не слыша ничего. Одна и та же мысль, завладвшая его мозгомъ, какъ отвратительные щупальцы спрута, впивающіеся въ тло измученнаго пловца, терзала его, лишала сознанія окружающаго, уничтожая въ немъ всякую мыслительную силу.
„Если бы она убилась или даже тяжко была ранена, если бы, когда я ее поднялъ на руки, наполовину обезумвшiй, я не почувствовалъ бы боле бiенiя ея сердца, или, если бы я ее увидлъ расшибленной, ужасно изувченной“…