Невыносимая шестерка Тристы
Шрифт:
Клэй опускает глаза, и я готова поклясться, что увидела ее румянец.
— Мама всегда забивает холодильник продуктами, — нервно смеется она, — не знаю зачем. Она мало ест, а папа появляется дома очень редко.
Я не голодная.
— Я хочу посмотреть твою комнату, — говорю я.
Я вполне уверена, что она видела мою еще до того, как я привела ее к себе. Сомневаюсь, что она не поддалась желанию во время Ночного прилива.
Чувствую себя в большей безопасности за закрытой дверью. Надеюсь, там не висит еще одна люстра, иначе я не смогу забыть, что нахожусь в доме одной из самых влиятельных семей Сент-Кармена.
Подняв
Собираюсь трахнуть их дочь.
Я сдерживаю улыбку, мне нравится, что она внезапно начала нервничать, словно это наш первый раз.
Повернувшись, Клэй огибает стол и направляется к лестнице, я стараюсь запомнить ее тело, пока иду за ней. Когда мы поднимаемся на второй этаж, она поворачивает налево, и мы направляемся по коридору, по деревянным полам, украшенным белыми персидскими коврами и фотографиями на стенах в серебряных рамах. Два светловолосых ребенка строят замок из песка на пляже. Маленький мальчик сидит на плечах папы, а рядом Клэй с мамой болеют за команду на игре штата Флорида. Двое детей корчат рожи перед камерой под водой, в бассейне.
Клэй останавливается у первой двери справа, но я уже смотрю вперед, на первую дверь слева в нескольких футах дальше по коридору. Темно-синие деревянные буквы, образующие надпись «ГЕНРИ», висят на двери над жестяной табличкой, предупреждающей: «Геймер играет — не мешать, девчонкам вход запрещен (кроме мамы)».
Она открывает дверь, но я поворачиваю голову в сторону комнаты ее брата.
— Покажи мне.
Клэй смущенно переминается с ноги на ногу, но не двигается с места.
Я изучаю ее.
— Когда ты в последний раз заходила туда?
— Я не захожу туда.
Я знаю, что мне не следует давить на нее. То, что произошло с Клэй, является разрушительным и личным, но что-то подталкивает меня к комнате ее брата, потому что я хочу большего между нами.
— Нет, просто… — продолжает она, подходя, чтобы взять меня за руку. — В другой раз, хорошо? Не порти это. Не порти сегодняшний вечер.
— Ты была в комнате моего брата, — напоминаю я.
Я видела видео. Все его видели. Мэйкон был не так зол, как остальные мои братья, хотя бы потому, что Мэйкон не ищет драк с заносчивыми девочками-подростками, которые просто пытаются стать популярными.
— Открой дверь, Клэй.
То, что случилось с ее братом, очень сильно повлияло на нее. И, как оказалось, на меня тоже. Мне нужна эта часть Клэй.
Она открывает дверь, вероятно, потому что понимает, что я уйду, если она этого не сделает.
Я захожу внутрь, в комнате царит полумрак, но шторы раздвинуты, и лунный свет падает на пол. Я вхожу в комнату, не включая лампы и осторожно ступая, как будто слишком резкий шаг будет проявлением неуважения.
Его односпальная кровать застелена без единой морщинки на синем пододеяльнике, ковер бежевый, но все остальное соответствует покрывалу. Восемь синих стен с белой отделкой. Синие шторы. Книжные полки, плакаты, письменный стол с художественными принадлежностями, а также модели автомобилей и самолетов на полках. PS4 лежит на столе под плоским экраном на стене, а автомат с жвачкой стоит на его комоде, все еще наполовину заполненный. Рядом с ним расположена фотография его с друзьями или, может быть, двоюродными братьями, все они
— Он выглядел так, словно когда-нибудь станет Дженсеном Эклзом, — с грустью в голосе произносит она.
Я оборачиваюсь и вижу, что Клэй все еще стоит в дверях, облокотившись о косяк.
— Он был милым ребенком, — отмечаю я.
— И со взрывным характером, — вздыхает она, но на ее лице играет улыбка, она убирает руки за спину. — Он рисовал пауков на туалетной бумаге и подменял мой йогурт на майонез.
Подхожу к окну, чтобы взглянуть на улицу.
— И чем ты такое заслужила? — дразнящим тоном спрашиваю я.
Словно он был зачинщиком. Хотя, если я правда знаю Клэй, он просто мстил ей.
— Возможно, я меняла помадку из «Орео» на зубную пасту, — говорит она.
Я ухмыляюсь.
В комнате безупречно чисто. Опрятно, стерильно, ни пылинки. Кто-то регулярно здесь убирается, и я предполагаю, что это единственная комната, к которой мама Клэй не позволяет прикасаться никому, кроме себя.
— Ты сильно любила его.
— Даже не осознавала насколько, — кивает она. — Он раздражал меня, и мы часто ссорились, но, когда он заболел, я едва могла вздохнуть, — я слышу слезы в ее голосе. — Несправедливо, что он должен был пройти через это. Я просто хотела, чтобы все закончилось.
В комнате нет и намека на его болезнь. Ни медицинского оборудования. Ни рецептов на лекарства. Я не знаю, умер он дома или в больнице, но готова поклясться, что все это время с ним была его семья.
Дыхание Клэй прерывается, и я вижу, как она пытается сдержать слезы. Я подхожу, беру ее лицо в свои руки.
— Почему ты так терпелива со мной? — шепчет она. — Так терпима? Я не заслужила такого отношения.
Я наклоняюсь, ее шелковистые волосы касаются тыльной стороны моих рук.
— Счастливые люди не зацикливаются на вещах, которые они ненавидят, — объясняю я. — Они двигаются дальше. Я знала, что есть какая-то причина, Клэй. — Я скольжу руками вниз по ее телу, обнимаю ее за талию и заглядываю ей в глаза. — Не имеет значения, сколько у нас денег или насколько стабильна наша семья. У любого могут быть проблемы.
Я никогда не думала, что у Клэй прекрасная жизнь только потому, что она богатая и красивая. Счастливые люди не ведут себя так, как она.
Она долгое время скрывала настоящую себя. Противилась мне.
— Почему ты наконец позволила этому произойти? — спрашиваю я, почти касаясь ее носа и пристально смотря на ее губы, к которым я так сильно хочу прикоснуться.
Она нежно целует меня.
— Потому что все эти четыре года, пока я не спала, я думала о тебе, — бормочет она. — Но даже во снах ты приходила ко мне.
Ее губы задерживаются на моей щеке, и теперь я знаю, что означает татуировка. Та, что на внутренней стороне ее пальца, и что она имела в виду в театре раньше, когда думала, что я ее не слышала. В пределах этого дюйма я свободна.
Это не просто дюйм, а частица, о которой говорила Валери из фильма «V» значит Вендетта. Есть часть нас, которую мы никогда не продадим, — частица, которую мы храним при себе, жаждем и крепко держим изо всех сил, потому что это единственное место внутри нас, где мы действительно живем.