НЕЗАБВЕНИЕ
Шрифт:
Лариска, помолчав минуту-другую, вытерла руки о свой халат, потом покосилась на Глеба:
– И загляни в гастроном, вдруг что-то выкинут.
Она злобно кивнула в сторону шкафа, где лежали все документы:
– Вон там возьми книжку с талонами.
Глеб заметил, как брызнула у неё изо рта слюна.
В ту же секунду, не дождавшись ответа, Лариска продолжила:
– Сахара осталось две ложки, и макарон – последняя пачка.
Она облизнула губы и крикнула:
– Ты слышишь меня?
Глеб изобразил слабую улыбку, что-то невнятное промычал в ответ. Ясно. Все планы рухнули.
– Расслабился, называется.
Бормоча себе под нос, Глеб украдкой поглядел на жену и угрюмо насупился. Потом успокоил себя: лучше выждать, а там посмотрим.
Он вытер о трико вспотевшие ладони и плюхнулся на диван. Послышался скрип. Глеб сидел неподвижно минуту-другую, потом включил телевизор. Тут он шумно вздохнул и, втянув голову в плечи, с тоской уставился в мерцающий экран.
Запутанные сообщения о конфликте Горбачева и Ельцина, про рыночную экономику и программу «500 дней» тревожили неопределенностью.
– Приватизация, демонополизация, либерализация; право граждан на лучшую, более достойную жизнь … – диктор монотонно бубнил и бубнил.
Голова начала разбухать от смутных предчувствий беды. Кто-то вокруг перекраивал жизнь, и страх перед будущим вспарывал мозг.
Глеб убавил звук, и голос диктора стал почти неслышен. Какое-то время он тупо таращился в телевизор, а потом принялся лихорадочно нажимать кнопки пульта, однако по-прежнему выбрал первый канал. Ему стало гадко и тошно. Глеб, поджав губы, прищурился и начал подергивать край рубашки.
Тут раздался громкий треск и шипение. Из кухни потянуло пережаренным луком, и вся комната разом наполнилась удушливым дымом. От него не было никакого спасения. Во рту пересохло, спазмы сводили горло. С детства от этого ненавистного запаха у Глеба пропадал аппетит и начиналась изжога. Он, багровея, закашлял, перестал теребить рубашку и, скрипя зубами, скорчился на диване. В горле жгло, горело где-то под ложечкой, или выше. Глеб, проглотив слюну, забурчал:
– Вечно одно и то же!
Хотелось хотя бы на время забыть, что жена где-то рядом, однако тут до него донеслось знакомое глухое брюзжание:
– Да пропади оно пропадом!
Глеб, подняв голову, резко выпрямился, и даже чуть-чуть испугался – в узком проёме кухни беспрестанно мелькал рыжий затёртый халат жены. Жилистая, худая, Лариска с суровым лицом сновала туда-сюда, судорожно выдвигала и задвигала ящики, стучала отчаянно створками шкафа, гремела посудой, что-то бухтела себе под нос, вздыхала, яростно тёрла щетинистым ёршиком бутылки из-под молока. Он с тревогой следил за хватким движением рук. В это время шлёпали тапки, пустой холодильник заунывно гудел, шкварчала на сковороде картошка, бесконечно шумела текущая из крана вода.
Чтобы заглушить назойливую какофонию, Глеб прибавил звук в телевизоре. Раздался громкий бесстрастный голос с чёткой артикуляцией:
– Верховный Совет РСФСР принял Закон "Об обеспечении экономической основы суверенитета РСФСР".
В голове загудело. Вдруг захотелось взвыть, заорать благим матом и расколотить проклятый ящик. Испугавшись собственных мыслей, Глеб рывком поднялся с дивана.
Что за бред! Надо покурить.
В полутьме, шаркая тапками по ковру, он стремительно пересёк комнату, щёлкнул выключателем и холодной потной рукой распахнул двери ванной – оттуда пахнуло плесенью и закисшим бельём. На верёвках, вперемешку с линялыми майками и сатиновыми трусами, черным
Будни
Надо признаться, с самого начала у Глеба не было никакого желания таскаться по магазинам. Его ли это дело? Разумеется, нет! И всё-таки утром в четверг он проснулся ещё до рассвета. Прислушался: ни звука, полная тишина. Значит, Лариска ушла на работу, а сын, стало быть, спит.
С вечера начал поднывать зуб. Глеб потрогал его языком, дернул щекой и опять почувствовал боль. Взглянул на часы: они показывали половину седьмого, и выходит, не было никакой надежды попасть в этот день к врачу.
Он встал с кровати и, пошарив рукой по стене, нажал выключатель. Тот щелкнул, и бледные тени от бра вмиг расползлись по цветастым обоям. Глеб прошел быстрым шагом по комнате, нервно сдвинул портьеру и глянул в окно: в мутно-серых коробках домов, что стояли напротив, кое-где молчаливо светились желтые окна. Глеб, сонно моргая, протёр ладонью глаза и прижался к стеклу: оно показалось холодным, как лёд. Он недовольно прищурился и, смотря в беспросветную хмарь, вздохнул тяжело: вот и ноябрь. Самое ненавистное время – ещё не зима, но уже и не осень.
Глеб пригляделся: набухшие мятые тучи мрачно висели над городом. Вдоль улицы тянулась цепь фонарей. И без того тусклый свет кое-где обрывался и в затенённых провалах виднелись погасшие лампы. Под фонарями, у сирых темных обочин, изрезанными рядами теснились кусты. Внизу по дороге медленно ехал мусоровоз, за ним, переваливаясь неуклюже, тащился большой пузатый автобус. Крохотные фигурки людей чернели на остановке. Из-за поворота высунулся грузовик, остановился у светофора. Зажегся зелёный свет, и через пару минут дорога была пуста.
Глеб опёрся руками о подоконник, слегка отпрянул назад, и тут в мутном от пыли стекле взгляд выхватил отражение заспанного лица. Бледный, он молчаливо стоял и, не мигая, смотрел на белесые волосы и такого же цвета жидкие брови, впалые щёки, сухие узкие губы. Сутулясь и выпятив подбородок, потрогал пальцем торчавший на шее кадык и, будто впервые, в тот миг увидел свои глаза: усталые, потухшие, они настороженно смотрели из сумрачного пространства. Он передернулся и уцепился за подоконник. Какие-то дурацкие мысли запрыгали в голове и начали мучить его. Почему-то вспомнилось, как вернувшись из армии, просто хотел проветриться, погулять. И хотя Лариска показалось ему такой душкой, Глеб совсем не собирался жениться. Пришлось. Да, выбора не оставалось, это правда. Пришлось отвечать за свои ошибки. В том опрометчивом возрасте, когда нахлынет внезапная страсть, их все совершают. Мать тогда пожалела его: мол, понятное дело, какой мужик откажется, если баба сама подставит. А батя взорвался: «Чем ты думал?» Дескать, сам виноват: заварил кашу, вот и расхлёбывай. Глеба передернуло от этих слов. Если честно, он сначала запутался, а потом испугался. Тут Лариска ещё вся в слезах, так сказать, опороченная. А Глеб и представить себе не мог, что станет отцом. Он ночами не спал, даже в какое-то время по-настоящему запил. Но от этого стало только хуже. Спасибо родителям: вовремя остановили.