НЕЗАБВЕНИЕ
Шрифт:
Глеб, оглядываясь через плечо, размышлял: «Мне кажется, будто я её знаю». Вытянув губы и растерянно сморщив лоб, он на минуту задумался. К этому времени у него в голове всё запуталось и перемешалось.
Нельзя было понять, замечала ли она его присутствие, но в голове у Глеба понеслись сумбурные мысли, пробудились мечты и фантазии, навеянные воображением. Он удивлялся себе: «Да ты поэт! Или пошляк. Слушай, надо выкинуть это из головы».
Зашумели вокруг голоса. Глеб оглянулся: народу прибавилось. Вместе со всеми они вошли в класс. Женщина села в первом ряду. Глеб, закусив губы, искоса продолжал за ней наблюдать.
Так. Спокойно! – сказал себе Глеб, подавляя шальные мысли. – Ну куда тебя опять понесло?
Он опустил глаза: Дурак! Дыши ровнее и глубже.
Сквозь поток похотливых раздумий до него доносился голос классной руководительницы.
Собрание затянулось. Глеб ёрзал, нет-нет да поглядывал краем глаза на незнакомку. Он успел уловить, что в этом классе учится её дочь Аля Алексина. Фамилия была ему незнакома.
Закончилось то родительское собрание, прошла невыносимая зима, пролетели весна и лето, вот и осень почти на исходе, но он сразу узнал эту женщину. Лишь встретившись взглядом, Глеб испытал лёгкий трепет и растерянно улыбнулся. Он не мог удержаться и хотел поздороваться. Однако женщина, похоже, не заметила Глеба. Прозрачные серо-голубые глаза с некоторой отрешенностью скользнули по его лицу, и показалось, что в её непроницаемом взгляде мелькнуло что-то высокомерное.
Глеб напрягся, ему стало как-то неловко. Он выждал немного и спросил у Марины:
– Это кто такая?
Та обернулась неспешно:
– Ты о ком?
Глеб поглядел на неё исподлобья:
– Та женщина, рядом с вашим директором.
На его плоском бесцветном лице розовой тенью мелькнул румянец.
Марина взметнула тонкие брови и буркнула:
– Кто-кто? Кира Борисовна. Я же сказала: у нас проверяющие.
– Кира Борисовна, – повторил медленно Глеб и растерянно посмотрел под ноги.
Едва он услышал имя той женщины, этого было достаточно, чтобы ожили картины прошлого. Так звали лишь одну среди множества его знакомых.
Глеб вздохнул и, почесывая за ухом, глухо пробормотал:
– Кира? Хмм. Ну понятно. Вот она кто теперь: особа с высшей ступени цивилизации советского общества.
Вершинины
В этих местах, между Конжаком и Юрмой, так часто бывает: с началом последнего месяца осени земля сдается на милость зимы. Дни наступают короткие, стылые. Того и гляди ударят морозы, да закружат белые мухи.
Когда в такой студёный день Илья возвратился с работы раньше обычного, ветер трепал тополя перед домом, сдирая с высоких крон последние листья. Он заглушил машину и глянул на окна: в комнате, где стоял ткацкий станок, горел яркий свет. Илья посигналил раз, потом ещё, долго, долго, и ещё длиннее. Натянул на голову кепку, постучал пальцами по рулю и вздохнул глубоко:
– Не слышат.
Прошла минута-другая и он, наконец, решившись, распахнул дверцу машины, после взял с пола тележку, спустил её на асфальт и положил сверху самодельный короткий костыль.
Двухэтажный восьмиквартирный дом от дороги отделяла канава и тротуар.
Он, опёршись на сиденье руками, выбрался из машины, пересел на тележку и не спеша двинулся по обочине вправо. В эту минуту из подъезда вышел отец. Статный, высокий, он легко перепрыгнул сухую канаву и направился бодрым шагом к Илье.
– Ну, вы где там пропали? – улыбаясь глазами, но с нарочитой суровостью бросил Илья.
Он протянул отцу свой костыль.
– Держись!
Отец ухватился за деревянную ручку и потянул Илью за собой. Время от времени, он оглядывался. Тележка тихо поскрипывала, но везти её было гораздо легче, чем носить на руках потяжелевшего сына.
Илья ещё в школе учился, когда по случаю, через дальних знакомых, отец купил в обувной мастерской лоскут мягкой коричневой кожи. А потом среди маминых учеников нашёлся умелец, который выпилил лист фанеры, прикрепил к нему четыре поворотных колеса, обил фанеру войлоком, сшил кожаную подушку и начинил её ватой. Получилась тележка, маневренная, да такая удобная, что сидя на ней, Илья стал перемещаться без помощи, и даже почувствовал некоторую свободу.
Они дошли до подъезда и отец, взявшись за ручку, открыл дверь пошире. Илья переехал порог и, упираясь левой рукой на костыль, а правой держась за поручень, принялся подниматься по лестнице. Всё это время отец шел за ним следом. Когда они поднялись на второй этаж, он помог сыну снова сесть на тележку. Илья чуть отдышался и, поёрзав на месте, устроился поудобней. Отец взглянул на него:
– Ну, ты как?
Илья бодро ответил:
– Нормально!
Он приподнял костыль и чуть подтолкнул им дверь. Незапертая, та легко распахнулась, и сразу же им навстречу выбежали две собаки. Они кинулись с радостным лаем сначала к Илье, следом – к отцу, так и норовя лизнуть их в лицо.
– Ну, ладно, ладно, – засмеялся счастливо Илья, заезжая в квартиру.
Но не знающая предела собачья радость выражалась так громко, что тут уж нужна была строгость.
– Джудай, сидеть! – скомандовал отрывистым тоном Илья, потом добродушно добавил. – И ты, Жуля, сиди.
В гостиной закудахтали куры. Собаки было ринулись к ним, но развернулись перед закрытой дверью и бросились снова к Илье.
Петуха и трёх куриц отец купил ещё по весне.
А что? – с нарочитой серьезностью вопрошала мама. – Надо помочь государству.
Под курятник в квартире отвели самую просторную комнату, отгородили эркер невысокой перегородкой, а поверху натянули рыболовную сеть.
Илью забавлял вид гордого петуха. Тот важно вышагивал в окружении кур и потряхивал ярким гребнем. Однако пернатых обитателей тоже надо было чем-то кормить, и тут матушке посчастливилось договориться с одной из своих учениц забирать из детского сада пищевые отходы. А потому как куры очень любили зелень, тетушка посадила побольше капустной рассады. Для кур собирали яичную скорлупу, варили свеклу, морковь и картофельные очистки. Летом на даче несколько грядок засадили салатом и рвали крапиву, что росла за забором. Отец сколотил деревянный ящик, и набросал туда солому с опилками. Несушки устроили гнезда и яйца несли исправно. Всё лето куры жили на даче, а по осени их снова вернули в квартиру.