НЕЗАБВЕНИЕ

Денисова Татьяна

Свобода, равенство и братство

После летних каникул Кирилл первым делом шел в библиотеку. Бродить между полок с книгами было его самым любимым занятием, похожим на поиск клада. На нижней полке, там, где обычно стояла приключенческая литература, Кирилл заметил обложку с силуэтами домов средневекового города, сверху над ними – колокол, рука держит штык, над ним развевается флаг и надпись на нём Libert'e, 'Egalit'e, Fraternit'e. В этих словах слышалась барабанная дробь и свободная, твердая поступь. Книга та была читанная-перечитанная. Поперек размашисто

и свободно начертано её название «Евангелие от Робеспьера» Анатолий Гладилин. Так. Что же дальше. Короткая надпись на развороте «Книга рассказывает о последних пяти годах жизни Робеспьера. Это время Великой французской революции». Тут он вспомнил Гавроша, парижского беспризорника, сражавшегося на баррикадах. Кириллу было лет семь, когда он узнал о том бесшабашном, лихом мальчугане, который рос, точно бесцветная травка, без любви и заботы. Книга так и называлась «Гаврош». Кирилл столько раз её перечитывал, что местами знал почти наизусть. «Зрелище было страшное и прекрасное. Гаврош стоял под выстрелами и дразнил стрелявших. Казалось, он развлекается от души. Это был воробышек, клевавший охотников». Сердце Кирилла тогда замирало от предчувствия смерти, однако он продолжал читать, представляя себя этим самым воробышком. Ему слышалось жужжание пролетающих пуль и звук последнего выстрела. В этот миг Кирилл даже чувствовал, будто кровь тонкой струйкой течет по его лицу.

Он закрыл книгу и, перейдя в самый дальний конец библиотечного зала, туда, где хранилась иностранная литература, отыскал французско-русский словарь. Libert'e – Свобода, 'Egalit'e – Равенство, Fraternit'e – Братство. Перевод этих слов так взволновал Кирилла, что он тут же начал читать. И сразу на первой странице попались другие интригующие слова «минуты интимной близости». Взгляд Кирилла застыл на этой строке, и тотчас в его голове мелькнуло некоторое представление о таких вещах. Но ненадолго.

Кирилл, вернувшись домой, не мог оторваться от книги, пока она не закончилась. Он был увлечен неукротимым и гордым характером Робеспьера, восхищался стойкостью и бесстрашием. История его жизни и свободный дух Французской республики захватили Кирилла, и он как бы сам становился её гражданином. Идеалы французской революции так завладели им, что он отыскал Декларацию прав человека и гражданина и выучил её наизусть.

«Свобода состоит в возможности делать всё, что не наносит вреда другому.

Все граждане равны перед законом и поэтому имеют равный доступ ко всем постам, публичным должностям и занятиям сообразно их способностям и без каких-либо иных различий, кроме тех, что обусловлены их добродетелями и способностями.

Не делай другим того, что не хотел бы получить сам; делай по отношению к другим такие благие поступки, какие хотел бы по отношению к себе».

Драка

В пятницу утром Андрей и Наташа Кляйн пришли в школу чуть ли не первыми. Жили они в бараке, за Некрасовским мостом, и обычно едва успевали к звонку. Школа № 11 стояла на Садовой улице, и дорога к ней от Кирпичного посёлка занимала чуть более получаса. Вот только идти через лес в темноте, без взрослых, было страшно, потому собирались компанией. Встречались в семь двадцать, или самое позднее – полвосьмого. Всегда кто-то опаздывал, однако всех ждали.

Брат и сестра Кляйн снимали в дальнем углу раздевалки серенькие пальто и входили застенчиво в класс. За худенькой высокой Наташей беззвучно ступал маленький

щуплый Андрей. Оба со светлой улыбкой тихо садились за парту. Их было не видно, не слышно. Бледные, с бескровными лицами, они будто бы растворялись.

Прямо перед ними сидели Белкин и Кира Уварова.

Белкин покрутил головой, потом развернулся и язвительно посмотрел на Наташу,

– Футы, нуты, ножки гнуты.

Ноги у той и в самом деле были кривыми.

С беспокойным, настороженным взглядом Наташа смотрела на Белкина. Она поправила волнистые светлые волосы. Ещё в первом классе Кире приходилось за неё заступаться. Мальчишки совсем задразнили Наташу, когда ту остригли наголо от того, что у неё нашли вши. Она долгое время приходила в школу в платке и не снимала его.

Белкин затем покрутился и молча уставился на Андрея. Тот, втянув голову в плечи, взглянул исподлобья. В беззащитном выражении глаз мелькнула тревога.

– Ну, чо зыришь, фашист? – угрожающе рявкнул Белкин.

Он вызывающе шлёпнул ладонью по парте, а потом со всего размаха стукнул ещё, но уже кулаком. Наташа с Андреем прижались друг к другу. Неожиданно Белкин махнул рукой и ударил Андрея в ухо.

Кира обернулась:

– Да не бойся ты его. Посмотри, какой он хлюпик.

В её голосе прозвучала насмешка. Белкин не мог вынести такого оскорбления. Он, тряхнув головой, вскочил и тотчас метнулся к Кире, замахал кулаками, изображая боксёра, и ударил её в плечо. И тут она его тоже ударила. Рядом послышался смех. Белкин вновь замахнулся, но в эту секунду Кира навалилась на него и со всей силой прижала к парте. Она ловко так зацепилась за крышку руками, что Белкин не мог даже пошевелиться, и лишь подёргивался с беспомощной злобой. Перед глазами у Киры были его грязные пальцы с обгрызенными ногтями, а кругом раздавались смешки, возбуждённые выкрики, свист и хихиканье.

– Больно же! – злобно метался Белкин.

– А ты замри и не рыпайся! – усмехнулась Кира.

Белкин загнанно дышал, но Кира не отпускала рук.

В эту минуту в класс вошла Людмила Ефимовна, и все тут же притихли.

Лицо у Людмилы Ефимовны вытянулось, затем вспыхнуло, и шея тотчас покрылась красными пятнами:

– Уварова, это что такое?

Напряженная складка прорезалась между её бровями. Сжав плотно губы, она смерила Киру взглядом.

Белкин, беспомощно распластавшись, лежал припёртый, словно мышь в мышеловке. Перекошенное лицо, как и всё тело, были прижаты к парте.

– Отпусти его сейчас же! – раздраженно дернув плечами, потребовала Людмила Ефимовна.

Ничего толком не успев понять, она ещё раз укоризненно посмотрела на Киру.

Людмиле Ефимовне было сорок семь лет. Маленькая, рыхлая, вечно недовольная чем-то, она почти не улыбалась. Глаза у неё были потухшими, сонными, и лишь изредка вспыхивали, как зеленые светляки. Но тут они светились от гнева. Она, потирая левый висок, окинула класс холодным колючим взглядом поверх старомодных очков, и процедила сквозь зубы:

– Прямо зла на вас не хватает.

Воцарилось молчание. Она нервно бросила классный журнал на стол, повесила сумку на спинку стула и снова взглянула на Киру. Странным созданием была эта Уварова. Людмилу Ефимовну давно настораживало её безразличие к замечаниям учителей. Она подозрительно скосила глаза на Киру. За хрупким видом этой девочки, как ни странно, скрывалась сила. Людмила Ефимовна, помолчав немного, добавила назидательным тоном:

– Я всегда говорила, в тихом омуте черти водятся.