Нежнее неба

Минаев Николай Николаевич

М. А. Тарловскому («Я не хотел в «Прохладе», Марк Тарловский…»)

Я не хотел в «Прохладе», Марк Тарловский, С литературной резвостью орловской Побить рекорды бардов наших дней, Нет, я решал задачи потрудней. И пусть, поэт, не лживой одалиской, А женщиной желанною и близкой, К тебе прильнет в лирическую ночь Моя акмеистическая дочь. 1926 г. 18 ноября. Четверг. Москва

Маяковскому («Саженный рост, фигура Геркулеса…»)

В этой жизни помереть не

трудно, Сделать жизнь значительно трудней!.. В. В. Маяковский

Саженный рост, фигура Геркулеса, Размашистость и митинговый зык; И вот гремишь как ржавое железо, Чудовищно коверкая язык. И простоты чураясь, что заразы, Ты начинаешь синтаксис давить, И громоздишь немыслимые фразы, Чтоб только рифм побольше наловить. Увы! Они как груди у кормилиц В твоих строках беспомощно висят, К тому жив рифмах мой однофамилец Тебя объехал лет на шестьдесят. Изображать царь-колокол московский, Поверь, весьма сомнительная честь; Пора, пора, товарищ Маяковский, Тебе серьезно Пушкина прочесть. Пора понять, что спишь ты беспробудно, Что голос твой – не голос наших дней: Ведь рифмовать по-твоему нетрудно, Писать стихи значительно трудней!.. <1926 г. 19 ноября. Пятница. Москва>

«Нам не надо – мы не в Полинезии!..»

Нам не надо – мы не в Полинезии! — В эмпиреях мыслями витать, Назначенье нынешней поэзии Бодрым духом массы напитать. Ибо словно на закате лужица Наша жизнь должна порозоветь, Если над бумагой понатужится Взяв перо, какой-нибудь медведь. Он начнет: «Ой, вы поля отлогие! Ой ты, время тракторных пахот!..» И уже видны идеология И здоровый классовый подход. Не беда, что слишком он старается, Что труда и пота не таит: Ведь читать никто не собирается, Но зато доволен сам пиит. Знает он, что критики намеренно, Ерунду марксизмом серебря, Назовут его стихи про мерина Новым достиженьем Октября. И упорно Музы краснолицые, Оттесняя белокожих нас, При поддержке чуть ли не милиции Всей коммуной лезут на Парнас. <1926 г. 29 ноября. Понедельник. Москва>

«Автор безжалостный сей…»

Автор безжалостный сей Невероятно неровен: То он – пророк Моисей, То – композитор Бетховен. Впрочем и в этом году Те же мы слушаем звуки, Так же сидим как в чаду И засыпаем от скуки. 1926 г. 11 декабря. Суббота. Москва

«Ведь музыка мудрей чем все науки!…»

– «Ведь музыка мудрей чем все науки!..» – «Играй, играй, еще и без конца!..» И льются неестественные звуки Из горла сочинителя-чтеца. Сей драматург не очень хладнокровен, Он за себя не может отвечать, Но странно все ж, что Людвиг ван Бетховен Старался по-звериному рычать. 1926 г. 11

декабря. Суббота. Москва

Поэтам («Пусть слова поэзии крылаты…»)

Пусть слова поэзии крылаты, Им нельзя остаться налегке, Мы должны заковывать их в латы И друг с другом спаявать в строке. Чтоб порывом творческого ветра, На крутом лирическом пути, Не могло их выбросить из метра И сухими листьями взмести. Нам дана жестокая година, Мы вдвойне обязаны уметь Слить в стихотвореньи воедино Душу с телом – золото и медь. И тогда с самим собой в беседе Мы по праву можем быть горды, Ибо сплав из золота и меди Не боится крови и воды. <1926 г. 17 декабря. Пятница. Москва>

«О, пролетарии всех стран…»

О, пролетарии всех стран! Взгляните на осла вы, Что напустив воды в «Буран», Всемирной жаждет славы. Бороться можете лишь вы С таким его соблазном, А то не верит он – увы! — Поэтам буржуазным. Навек избавьте от химер Его рассудок детский, Внушив ему что не Гомер Он даже и советский. 1927 г. 4 января. Понедельник. Москва

«Длинней чем Марксов «Капитал»…»

Длинней чем Марксов «Капитал» твоя поэма для народа; Ты сочинял ее три года И три часа подряд читал. Пиит, сей труд тобой зачатый, Для блага собственной души Хоть тридцать лет еще пиши, Но… не читай и не печатай!.. 1927 г. 10 января. Понедельник. Москва

«Сразу видно он – Морской…»

Сразу видно: он – Морской! Что ни строчка, то водица, Веет нудью и тоской И ни к черту не годится. 1927 г. 10 января. Понедельник. Москва

«Погнавшися за мировою славой…»

Погнавшися за мировою славой, В одной литературной мастерской, Нас щедро полил собственной «Полтавой» Пиита по прозванию: Морской. Хоть труд его огромен по размерам, Но автор и с терпением таким Ни Пушкиным не будет, ни Гомером, А навсегда останется Морским. 1927 г. 10 января. Понедельник. Москва

П. А. Радимову («Я для тебя, Радимов Павел…»)

Я для тебя, Радимов Павел, Средь суматохи городской, В «Прохладу» эти строки вставил «Своею собственной рукой». Скажу тебе: Гекзаметр древний С твоими темами в ладу И пахнет русскою деревней Твой гимн крестьянскому труду. И мне всегда приятна встреча С тобой, в котором столько лет Живут, друг другу не переча, И живописец, и поэт. <1927 г. 15 января. Суббота. Москва>