Нежнее неба

Минаев Николай Николаевич

Дизе Худяковой («Меня ты, Дизя, не кори…»)

Надпись на книге

Меня ты, Дизя, не кори За именинный мой подарок, Коль будут в нем лишь дикари И не окажется дикарок. Зато здесь правда, а не ложь; Но если ты в словах быть может Чего-нибудь здесь не поймешь, Раиса Дмитревна поможет. Она присевши отдохнуть, Простыми русскими словами Тебе расскажет что-нибудь О мокасинах и вигваме. 1928 г. 27 января. Пятница. Москва

С. А. Минаевой («Ты не будь девчонкой гадкой…»)

Ты не будь девчонкой гадкой, Милой девочкою будь: Не води знакомства

с Адкой И про «ужины» забудь. Одурманивайся в меру Театральною игрой, И в антрактах кавалеру Глазки томные не строй. Больше спи и кушай слаще, С первым встречным не болтай, На меня смотри почаще И стихи мои читай! 1928 г. 31 января. Вторник. Москва

«Не Нельдихен он даже по уму…»

He Нельдихен он даже по уму, И по таланту даже не Адуев, Он только – Оболдуев и ему Не выкарабкаться из оболдуев. 1928 г. 1 февраля. Среда. Москва

Е. И. Шадек («О, мадам-товарищ Шадек!..»)

О, мадам-товарищ Шадек! Знайте: в книге сей, Как в пространстве, все – порядок, Все – вокруг осей. Пусть плетут, что для поэта Хаос это плюс, Я – увы! – не верю в это И на это злюсь. И даря Вам как лекарство Исповедь души, Я надеюсь, – о, коварство! — Что она в тиши В час, когда мечта на страже И душа чиста, Будет Вам милее даже Вашего кота! <1928 г. 7 февраля. Вторник. Москва>

«Милая девочка! Радость моя…»

Милая девочка!.. Радость моя!.. Я как и ты в темноте ожиданья, Вместе с тобою мечтаю и я О предстоящей минуте свиданья. Оба томимся мы, оба грустны, Лишь друг от друга крылатые вести Нам утешенье, но солнце весны Нас приласкает не порознь, а вместе. Будет прекрасен и сладок вдвойне Час нашей близости после разлуки; Ты улыбнешься и на-плечи мне Вскинешь полуобнаженные руки. И у вскипающей крови в плену, Стиснув порывисто тело хмельное, Я, моя девочка, жадно прильну К нежным губам твоим, жгучим от зноя. <1928 г. 13 февраля. Понедельник. Москва>

A. А. Альвингу («Алексеевич Арсений…»)

Алексеевич Арсений, Вам на «Наденьку» в ответ Отдает без опасений Книгу лирики поэт. Пусть как свежим дуновеньем В эти дни стихов для масс, Неказенным вдохновеньем Опахнет «Прохлада» Вас. 1928 г. 1 марта. Четверг. Москва

«Был вечер как вечер… Закат – как закат…»

Был вечер как вечер… Закат – как закат… Смеркалось, а я в золотой лихорадке Навстречу потемкам, почти наугад, Пером расторопным скользил по тетрадке. Горячая мысль начинала кипеть, Я был под напором девятого вала, Рука не могла за строкою поспеть И рифма оформиться не успевала. В такие минуты мы только горим, До низменной жизни какое нам дело!.. Но Муза промолвила: «Поговорим»… И с легким укором в глаза поглядела. Я резким движеньем перо отшвырнул, Досада во мне с любопытством боролась, Я голову поднял, глубоко вздохнул И слушал знакомый взволнованный голос. Он нервно вибрировал, нежно звеня, Он креп и слабел, словно ветер, в движеньи: – «Для женщины ты

забываешь меня, Ты, клявшийся мне в неизменном служеньи! В тот вечер – ты помнишь? – с тобой я была, Тебя эта девочка сразу пленила; Она улыбнулась, плечом повела И этим с дороги меня отстранила. Пусть глаз ее просинь ясней синевы И грация не переходит в жеманство, Ты знаешь, что женское сердце – увы! — Является символом непостоянства. Сегодня она безраздельно твоя, А завтра, быть может, отдастся другому; Так созданы женщины, друг мой, а я Останусь верна своему дорогому. Я буду твоею рабой и судьбой, Я лаской тебя окружать не устану, Я даже на гибель пойду за тобой И вместе с тобою дышать перестану. Ты был от меня вдохновеньем согрет, Ты чувствовал свежесть лирической дрожи, Ты сам убедился, что творческий бред Любовного бреда острей и дороже. Зачем же ты слишком увлекся игрой? Зачем по капризу соперницы милой Из первой любимой я стала второй, К которой приходят с растраченной силой?!. Она замолчала… Погасла заря… В соседней квартире шумели невнятно, И на стену с улицы от фонаря Ложились косые дрожащие пятна. Мне сердце сдавило тоскою хмельной, Я мыслить не смел о своем оправданьи, А Муза, как совесть моя, предо мной Стояла в отчаяньи и в ожиданьи. Я вымолвил только: «Прости…» и затих, Но теплые руки мне шею обвили, И знойные губы коснулись моих И творческим жаром меня оживили. Я лампу зажег и шарахнулась мгла, И вновь торопливо скользя по тетрадке Рука за строкою поспеть не могла И нежилась кровь в золотой лихорадке… <15 марта 1928>

М. И. Гиттерману («Михаил Гиттерман…»)

Надпись на книге

Михаил Гиттерман, В поэтическом раже Я не прячусь в туман И в сплошные миражи. Я не груб, не речист, Не взъерошен как ельник, Ибо я – акмеист, А не стихобездельник! 1928 г. 21 марта. Среда. Москва

B. В. Вольтман («Ах, мимо дровяного склада…»)

Ах, мимо дровяного склада И чайной с запахом котлет, Плыви, плыви, моя прохлада, За пылким Чачиковым вслед, Чей шаг стремителен и гулок, Кто страшен в качестве врага, Туда, в Уланский переулок, Где раздевают донага. Где от отечественных бошей — О, возмущенье, о, скандал! — Тарловский Марк поэт хороший Едва-едва не пострадал. И там, во имя дружбы старой, Дыханьем липовых ветвей Ты над Васильевной Варварой Успокоительно провей. 1928 г. 31 марта. Суббота. Москва

«Милая, та ночь, когда мы будем…»

Милая, та ночь, когда мы будем Вместе вновь, не склонит нас ко сну, Я прижмусь к твоим горячим грудям И к губам пылающим прильну. И в очаровательном томленьи, Ощутимой близостью дразня, Ты, моя желанная, колени Разомкнешь покорно для меня. 1928 г. 3 апреля. Вторник. Москва

М. И. Гиттерману («Скажу я Вам, пятная лист…»)

В альбом

Скажу я Вам, пятная лист: — С Берлинским мы не коммунисты, Но все-таки мы оба «исты»: Он – шахматист, я – акмеист! 1928 г. 4 апреля. Среда. Москва

C. А. Минаевой («Ты очень любишь лошадей…»)

Надпись на открытке