Нежнее неба

Минаев Николай Николаевич

С. А. Апраксиной («Для безмозглой головы…»)

Для безмозглой головы Здесь нужна философия: — И Сергей Мятежный – Вы И Апраксина София! Это многим повод вслух Толковать о небылицах; Для меня ж под видом двух Вы едины в разных лицах. И взобравшись на Парнас, За радушие в награду Эти строки я для Вас От руки вношу в «Прохладу». 1927 г. 22 мая. Воскресенье. Москва

«Я не сдаю в архивы Госиздата…»

Я не сдаю в архивы Госиздата Свои стихи, что резвою гурьбой Бегут из-под пера и кандидата В Гомеры увлекают в равный бой. Меня пьянит

сегодняшняя дата, Пусть вечер серый, а не голубой; Я бредил женским обликом когда-то, А ныне, Муза, брежу я тобой. Вздыхает Пяст, сурово смотрит Мина, Увы! здесь нет уютного камина, Но раньше всех я кончу свой сонет; Ах, мне желанна теплая подушка, Но как тут быть, когда подушки нет, И я шепчу своей соседке: «Душка!..» 1927 г. 29 мая. Воскресенье. Лианозово, Моск. обл.

«Мы – советские работники…»

Мы – советские работники Честно ходим на «субботники». А сейчас без опасенья Мы справляем воскресенье. На душе тепло и розово, И в поселке Лианозово Мы во славу всей России Пьем в гостях у Евдоксии!.. 1927 г. 29 мая. Воскресенье. Лианозово, Моск. губ.

«Вопреки ленивым толкам…»

Вопреки ленивым толкам, В одиночестве забвенья, По лирическим проселкам Веет ветер вдохновенья. Он дождем благоухает, Он томит тревогой сладкой, И ритмически вздыхает Над раскрытою тетрадкой. И звенят без проволочки Рифма вслед за рифмой четкой, И кокетничают строчки Поэтической походкой. Бьет в виски прибоем милым Кровь от вымыслов хмельная, И торопится по жилам Для чего сама не зная. И не смеешь удивиться Тайной близости Эрота, И нельзя остановиться У крутого поворота. И в беспутьи непролазном, От избытка нервной влаги Мысль охвачена соблазном Передать себя бумаге. <1927 г. 17 июня. Пятница. Москва>

«Так просто все: сначала…»

Так просто все: сначала В тумане золотом Мечта меня качала Над жизнью, а потом Когда в момент паденья Замкнулся мысли круг, Мне без предупрежденья Явилась Муза вдруг. Она как бы затмила Собой сиянье дня, И близостью томила Как женщина меня. Меж нами крепли узы, Сквозь полузабытье Я слышал вздохи Музы, Я чувствовал ее. И в творческой отваге, Проворна и легка, За рифмой по бумаге Зарыскала рука. Пусть сладко нам обоим, Но мы должны прикрыть Эпическим покоем Лирическую прыть. <1927 г. 14 июля. Четверг. Москва>

«Пусть мило улыбнулась ты сначала…»

Пусть мило улыбнулась ты сначала, В приветственном пожатии руки Почувствовал я взору вопреки, Что прежде ты теплей меня встречала. И нервной дрожью, острой как кинжал, Вдруг холодок по телу пробежал. В каком-то раздвоении жестоком Я уж не мог быть с чувством заодно, Когда в венецианское окно С заката солнце хлынуло потоком, И лава драгоценного луча У твоего расплавилась плеча. Я наблюдал, как словно загорая Смуглела кожа в золоте густом, И с нежностью подумал я о том, Что и она – любовь моя вторая — Носила то же имя, что и ты: Классическое имя красоты. Сгущался в сумрак тихий вечер летний, Прощальный свет, рассеиваясь,

гас; Я у тебя был только в третий раз, Но этот третий, может быть, последний: — Я избалован участью иной И мало мне любезности одной. И все равно забудешь о поэте Ты или снова позовешь меня, Я, в памяти прекрасное храня, За строфы элегические эти И ту великолепную зарю Тебя, участница, благодарю!.. <1927 г. 11 августа. Четверг. Москва>

«Увяла роза данная тобой…»

Увяла роза, данная тобой, Мое томленье убывает, А этот вечер тускло-голубой Воспоминанья навевает. Я ожидал ответа на вопрос, Когда, отдавшаяся зною, Ты в белом вся с букетом красных роз Предстала вдруг передо мною. В тот день лишь сном душа была жива, Я только с Музой жаждал встречи, Но полуоткрывали кружева Твои пленительные плечи. Но пенистое золото волос Над лбом сгущалось понемногу, И вот в крови броженье началось, Переходящее в тревогу. Я чувствовал, что это неспроста, Что мне легко пойти навстречу, И что тринадцатое августа Я розой в памяти отмечу. <1927 г. 27 августа. Суббота. Москва>

«Эта ночь – ее я не забуду!..»

Эта ночь – ее я не забуду! — Разожгла мое воображенье, Августовские сырые звезды Как-то неестественно мерцали; Несмотря на полное затишье Подозрительно скрипели сосны, И непроницаемая темень От меня лицо твое скрывала. Мне казалось, этой ночью с нами Необыкновенное случится: Может быть, запутанные лешим, Забредем мы к старой ведьме в гости; Иль русалки, мелодичным пеньем Затуманивая нам сознанье, Нас заманят в озеро глухое, Чтобы там защекотать со смехом. Или рыцари большой дороги В романтических плащах и шляпах, Выскочив со свистом из оврага, В сердце поразят меня рапирой, А тебя, дрожащую от гнева, Унесут в глубокую пещеру, Где заставят приготовить ужин И по очереди быть женою. Но вернулись мы благополучно, И не только нечестии поганой, Даже энергичных безработных В эту ночь – увы! – не оказалось. И когда постель была готова, Сбросив незатейливое платье, Ты ко мне прижалась теплой грудью И меня поцеловала в губы. В тот же миг почувствовал я сразу: Все, чего я ожидал сегодня — Только поэтические бредни, Плод моей фантазии горячей. Ах, какой я, в самом деле, странный! Ну, зачем журавль мне нужен в небе, Если у меня в руках синица — Маленькое комнатное счастье?!. <1927 г. 3 сентября. Суббота. Москва>

Ф. Н. Кашинцеву («Пишу сие за кружкой пива…»)

Пишу сие за кружкой пива В столовой «Литособняка»: Нас часто жизнь несправедливо Тревожит из-за пустяка. Но будет к Вам она безгневна И за серьезные грехи, Когда начнете ежедневно Читать Минаева стихи. 1927 г. 9 сентября. Пятница. Москва

Н. С. Гринвальд («Ты целый день в Мострикотаже…»)

Ты целый день в Мострикотаже Проводишь, спишь спокойно ночь, Живешь в двух комнатах и даже Имеешь маленькую дочь. Не спорю, это все приятно, Всех благ твоих не перечесть, Но все же и на солнце пятна И в этой жизни скука есть. Чтоб жить на свете не скучая, Ты вместо всякой чепухи Читай на службе после чая Мои хорошие стихи. Прочтешь – и свежестью повеет, И ты впадешь в особый раж, И в тот же миг подешевеет В Москве советский трикотаж. 1927 г. 17 сентября. Суббота. Москва