Ничего неизменного
Шрифт:
— Нет.
— Но я так думал, будь уверен. Просто скрывал. Зна-ачит, — упырь прошелся по разгромленному кабинету, критически оглядывая разбросанные бумаги, обломки мебели, расколотые дверцы шкафов, залитый кровью пол и царапины от когтей на узорчатом мраморе, — что здесь произошло? Пришли двое. Отвернули голову Стаббсу. Прости, Верна… мне правда жаль, что он погиб. Потом ворвались сюда и застрелили Койота. Из чего? Магией, ок? Какой-нибудь магией. Пули мы приберем, а в магии ни Верна, ни Медвежатник не разбираются, и что там с Койотом сделали, не знают. Но ты, — пронзительный синий
— Как я утрачу боеспособность? — поинтересовался Медвежатник.
— Получасом раньше хватило бы синяков. Но ты выпил крови вампира, и жизнь чертовски изменилась, — непонятно было, сказано это с гордостью или с сочувствием, — синяки на тебе теперь будут заживать быстрее, чем их поставят. Так что без переломов не обойтись. Ребра… правая рука… — Заноза задумчиво подвигал подбородком, и мотнул головой, — нет, челюсть ломать не будем. Жидкая пища точно не твой выбор. Хотя, лично я считаю, что у нее перед твердой масса преимуществ. А вот трещина в черепе — это нормально. Имей в виду, — на кислый вид Медвежатника он внимания не обращал, — что кости срастутся меньше, чем через двое суток. А изображать переломанного тебе придется хотя бы пару недель. Постарайся быть убедительным.
— Постараюсь, — буркнул Медвежатник.
И охнул от короткого, сильного удара по ребрам. А Заноза, не останавливаясь, схватил его руку за запястье и чуть ниже локтя, и переломил кости с хрустом, от которого даже Мартина малость затошнило. Заноза развернул жертву спиной к себе, ударил кулаком в затылок. Медвежатник врезался лбом в стену с такой силой, что по деревянной панели прошла еще одна трещина.
Выдохнул. И осел на колени.
Верна, побледневшая так, что сравнялась цветом кожи с Занозой, сжала зубы и зажмурилась, но устояла на ногах. А могла бы и в обморок упасть. Мартин бы ее не осудил.
Или Слуги сознание не теряют?
Заноза оглянулся на Мартина:
— Что скажешь? По-моему, хорошо. И крови достаточно.
Он присел рядом Медвежатником:
— Я старался не очень смещать кости, но совсем без смещения не получилось бы. Они вправятся сами. И это даже не должно быть слишком больно.
— Уже не больно, — Медвежатник привалился плечом к стене, баюкая сломанную руку, — почему я не могу сказать тебе, чтобы вы уходили поскорее, пока я выгляжу по-настоящему избитым?
— Потому что ни ты, ни Верна больше не сможете говорить, мне что делать. К этому можно приноровиться. Можно давать советы. В обтекаемой форме. Вы научитесь. Мне нужны будут все ваши знания о Порту, о здешних людях и о хозяйке Койота. Я буду спрашивать, а вы отвечать, и постепенно... мы привыкнем. Я — к тому, что вы можете мне советовать. Вы — к тому, что я не бог.
— Хорошо. Потому что сейчас ты — бог, и это мешает думать.
— Так и должно быть, — Заноза легко поднялся на ноги, взглянул на Мартина: — я все еще выгляжу так, как будто меня
Его раны не спешили затягиваться, хотя крови Мартин принес аж пять литров, и, с учетом того, что Заноза не израсходовал собственный запас, хватить ее должно было с избытком. Почему-то, не хватило. Несмотря на бодрость и жизнерадостность, выглядел Заноза, как после побоища аж с двумя медведями. Сейчас это было на руку, но хватит ли ему дайнов, чтобы произвести хорошее впечатление на охранников? Потому что, если нет, то вываливаться из приемной Койота в таком виде, это поднимать тревогу и провоцировать всю банду. Плохая идея.
Спрашивать у Занозы, хватит ли ему дайнов — идея еще худшая. Он знает, что делает. Ну, или, хотя бы, он думает, что знает, что делает. Остается только верить.
— Надо, чтобы все видели и запомнили, что мы уходим к пристаням. По дороге свалим в портал, там куча мест, где можно незаметно это сделать. Полноценной легендой я потом займусь. Каким хаосшипом уходили, где билеты брали, кого еще по пути встретили… это несложно все.
— Ты почему не лечишься? — в то, что для Занозы не проблема найти свидетелей, которые подтвердят любую ложь, потому что сами будут в нее верить, Мартин не сомневался. Упырь просто привык рассуждать вслух, вот и рассуждал. Вряд ли ему нужен был собеседник, или хотя бы просто слушатель.
— Не лечусь?
— Раны. Никуда не делись. Ты все еще выглядишь так, будто дрался с медведем.
— Я дрался с бешеным демоном, Мартин. С такой здоровенной черно-серебряной штукой, в чешуе и с когтями в локоть длиной. И у него еще зубы были. Вот такие, — Заноза развел пальцы, — в пасти не помещались. И я тебе скажу, видел бы ты ту пасть!
— Что, штука правда здоровенная? — Мартин всерьез заинтересовался. Он никогда не видел своего кафарха со стороны.
— Ну-у, — Заноза искоса окинул его взглядом, — вообще-то, нет. Не больше тебя. Но когти, Мартин! И зубы! И хвост же еще!
— Угу. Если б не хвост, может, джинсы бы целы были.
— Не были бы. У тебя коленки назад, когда ты превращаешься. Все равно бы порвал.
— Так почему ты не лечишься?
— Демонские когти оставляют раны, которые просто кровью не исцелить. Нужно ждать, пока само затянется. Неделю, может, полторы… эй? — Заноза обогнал Мартина, остановился, загораживая дорогу, и уставился в лицо. — Ты чего?
— Я тебя ранил так, что ты не можешь исцелиться?
На душе стало скверно. Бой кафархов, бешеный веселый танец, смертельный и захватывающий, теперь выглядел совсем иначе. Радость оказалась неуместной. Какая, к эльфам, радость, когда ранишь не врага, а друга? И раны не заживают. Лэа тогда, в Москве. Заноза сейчас…
Лэа чуть не умерла. Заноза, если б не был вампиром, уже был бы мертв.
Они были так похожи! Заноза походил на нее тогдашнюю. Мартин лишь сейчас понял насколько. Такой же бледный. Обескровленный. Под застегнутым плащом — разодранная в клочья одежда, и располосованная когтями плоть. Только чудом не задето лицо. Чудо, что кафарх не рвал когтями горло.