Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы
Шрифт:
Секретные премии вручали, естественно, отдельно от всех. Чтобы не рассекречивать столь важные персоны. Нашим лауреатам довелось получать свои медали в зале заседаний Моссовета. Я тоже попал в число приглашенных. Церемония состоялась где-то в июле или в августе. Листок-приглашение, смахивающий на повестку из военкомата, после получения пропуска я, сложив вчетверо, сунул в нагрудный карман своего единственного черного парадного костюма. И забыл о нем.
В Вашингтоне я зачем-то полез в карман и обнаружил несекретный, но уличающий меня в нарушении порядка документ. Сначала хотел его порвать и выкинуть, но потом не решился, из детективов я знал, что даже сгоревшую бумагу специалисты легко читают. Повертел,
Я заволновался, но потом успокоил себя: ничего в нем нет интересного. Ни для кого. Отцу о происшествии я не рассказал, а через пару дней и сам снова забыл о нем. Однако случай в нью-йоркском отеле не остался без последствий. Продолжение последовало следующей зимой. Однажды, придя домой, отец хмуро спросил меня, не болтал ли я в Америке чего лишнего. В частности, не рассказывал ли кому о своей работе?
Я искренне возмутился: как такое можно предположить? Не маленький, и инструктаж по соблюдению секретности проходил.
Отец не углублялся в расспросы. Какое-то время он молчал, а потом с неохотой произнес: «Тут поймали американского агента. На допросе он показал, что одним из заданий ему предписывалось узнать, за какую работу Челомей получил Ленинскую премию и что в его конструкторском бюро делает сын Хрущева Сергей».
Отец снова замолчал, разговор не доставлял ему удовольствия. Видимо, в КГБ не захотели сами задать мне вопросы и решили действовать кружным путем, послав донесение о показаниях шпиона отцу.
Меня как током ударило, вспышкой высветило в голове пропавшее приглашение. Пришлось обо всем рассказать отцу. Он еще больше помрачнел, хотя и не придал особого значения пропавшей бумажке. «Впредь веди себя осторожнее», — пробурчал он и больше к этой теме не возвращался ни в тот день, ни в последующие. Я, чувствуя за собой вину, его тоже не выспрашивал о судьбе чужого разведчика.
Какую роль сыграла пропавшая из моего кармана бумажка, трудно сказать, но мне происшедшее запомнилось на всю жизнь. Сегодня, когда стало известно, как скрупулезно за нами наблюдали, у меня нет сомнения — приглашение, извлеченное горничной из кармана моего пиджака, попало, как говорится, куда следует.
Да что там карманы. Недавно в американских газетах появились еще более пикантные подробности. Канализационную трубу, выходящую из туалета, которым пользовался отец, в соответствии с планом ЦРУ отсоединили от общего коллектора и завернули в расположенный неподалеку строго секретный бункер. В него имели доступ лишь снабженные специальными пропусками сотрудники американской разведки. Там по утрам они тщательно сортировали попадавшие в их руки отходы жизнедеятельности отца и отправляли в строго секретную лабораторию. Результаты анализов засвидетельствовали: отец здоров. Ну, будет об этом. Всякая служба занимается своим делом. Я привел эти детали, желая показать степень напряженности в наших взаимоотношениях во всем, даже в мелочах.
По возвращении в Вашингтон отец с Громыко, предоставив всем остальным полную свободу, отправились в Кэмп-Дэвид на переговоры.
Эйзенхауэр предложил отцу лететь в Кэмп-Дэвид вертолетом: сверху он сможет полюбоваться городом, многорядными шоссе-хайвэями — ими Эйзенхауэр особенно гордился. Сразу после прихода к власти в 1952 году он протолкнул в Конгрессе многомиллионный проект строительства широченных, даже по американским меркам,
Русские не высадились в Америке и, как только теперь начинал понимать президент, не собирались высаживаться, но тысячемильные шоссе построили. Они стали основными транспортными артериями страны. Без них современная процветающая Америка просто не состоялась бы. Эйзенхауэр очень гордился своим детищем и по-человечески, и по-президентски, хотел похвалиться перед своим русским гостем.
Однако отец неожиданно заупрямился, предложение лететь на вертолете ему явно пришлось не по душе. Дело в том, что у нас вертолеты считались крайне ненадежным средством передвижения, а полеты на них — весьма рискованными. Не настолько, чтобы не летать вообще, в военном деле их использовали, но о гражданских перевозках не заикались даже сами вертолетостроители. Отец никогда не трусил, война приучила его к каждодневному риску. Она же приучила его не лезть на рожон.
Предложение Эйзенхауэра застало отца врасплох; к тому же, он не исключал и худшего: поднимут американцы его на вертолете, подстроят аварию и упрячут концы в воду. Отец вежливо попытался объяснить президенту, что он бы предпочел машину. Эйзенхауэр, с жаром расписывая красоты, открывающиеся из иллюминаторов вертолета, никак не понимал, почему отец предпочитает застрять в автомобильной пробке.
Препирались они довольно долго. Президент даже недовольно буркнул, что отец, если уже ему так хочется, может ехать на машине, он же сам воспользуется вертолетом и встретит отца в Кэмп-Дэвиде.
— Так вы тоже собираетесь лететь? — удивленно произнес отец.
— Естественно, я же сказал, что хочу показать вам Вашингтон с воздуха, — Эйзенхауэр удивился не меньше отца.
— Тогда полетели, — решительно заявил отец. [51]
Полет на вертолете отцу понравился, а сам вертолет понравился еще больше, особенно огромные, в добрую половину фюзеляжа, окна. Отец просто влюбился в президентский вертолет и даже спросил хозяина, не может ли он купить в Америке парочку? Президент замялся. Тогда Советскому Союзу ничего не продавали, а тут — вертолет! С другой стороны, никакого особого секрета вертолеты в себе не таили. Их делали повсюду в мире, в Советском Союзе тоже, а добрый жест дорогого стоит. Президент ответил «да». За это «да» Эйзенхауэра потом жестоко критиковали в Конгрессе, но он сдержал слово, подписал разрешение на продажу Советскому Союзу двух вертолетов конструкции Игоря Сикорского. Точно таких, на котором они с отцом летали в Кэмп-Дэвид.
51
На самом деле, судя по программе визита, отец еще в первый день полетал с Эйзенхауэром на вертолете над Вашингтоном, но в памяти оба полета слились в один, и я решил следовать его рассказу.
По возвращении в Москву отец собрал вертолетчиков и с пристрастием допросил их: как это так, у американцев даже президент летает на вертолете, там это просто транспорт, а у нас это чуть ли не цирковой, рисковый номер? Министр авиации Дементьев стал рассказывать о сложностях в изготовлении редукторов, балансировки лопастей. Отец его не перебивал, но, когда тот замолк, спросил: «Можете вы сделать вертолет не хуже американского?»
Министр промолчал. Михаил Леонтьевич Миль, вертолетный корифей, ответил: «Могу».