Никто и звать никак
Шрифт:
Иногда я приходила в отчаяние от того, сколько я еще не знаю в этом мире.
Сам обряд был достаточно простой и без вычурностей. Во всяком случае слова светлого брата звучали душевно, а не как речь дамы из ЗАГСа на моей первой свадьбе.
После обряда, объявив нас мужем и женой, светлый брат нанес мне татуировку узким штампом с парой сотен тонких иголочек на ладонь правой руки. У Ригера штамп был посолиднее и располагался на левой руке.
Их прокалили в каком-то горящем масле, дали остыть и крепко прижали к ладони возле мизинца. Было неприятно,
На моей руке появилась надпись — Ригер фон Крейг. Надпись Ригера гласила — Эльза-Калина фон Крейг. Впрочем, полюбоваться мне на них не дали. Смазали какой-то липкой мазью и, проложив татушку чистой тканью, обвязали руки алой атласной лентой, одной на двоих. На выходе из храма Ригер бросил в ящик для пожертвований пять золотых.
Брак — дорогое удовольствие.
В коляске мы доехали до дома, выдержали охи и поздравления Грины и до вечера проходили рядом с одной лентой на двоих. Снять её было нельзя! Нельзя и всё! Примета плохая!
Ленту нам разрезала Грина уже после ужина. Центральный кусочек ленты забрала себе — на счастье. Перебинтовала нам ладони чистой льняной тканью, пожелала счастья и деликатно удалилась на кухню.
В своей комнате я с удивлением увидела новое, очень красивое постельное белье. Даже не сразу поняла, откуда оно взялось. Только когда Ригер постучал в комнату, я поняла смысл новой вышитой простыни. Мне стало неловко, но он усмехнулся, достал нож и, чуть надрезав кожу сбоку от татуировки, капнул на простыню. Потом добавил несколько капель в таз с теплой водой, который стоял у камина и протянул мне руку — перебинтовать.
Я немного волновалась, не занесут ли мазью заразу, но, как оказалось, совершенно зря.
Утром, после плотного завтрака, мы попрощались с Гриной, и сели в открытую коляску.
Два крупных чёрных коня, понукаемые кучером, неторопливо и с достоинством тронулись.
Сундуки с вещами, корзины с едой, посуда и еще куча необходимых в дороге вещей. К заднику коляски крепились несколько мешков с зерном для коней.
На широком упругом сидении мы разместились с комфортом. Думаю, путешествие будет не слишком тяжелым и интересным.
Купеческий караван отправлялся в Лагиро — один из самых крупных торговых городов южной части страны. Добираться мы будем две недели, еду готовим сами, возница договорился питаться с солдатами охраны. Продукты можно будет докупать, но не слишком много мест, где есть такая возможность. Большая часть пути пройдет лесными дорогами.
Там, в Лагиро, мы с Ригером сменим транспорт и еще через неделю будем в Аррино, в моем «родном» городе.
Глава 36
Первые дни путешествия почти не запомнились мне, хотя я старалась увидеть всё, что возможно.
Как только мы выехали из столицы, по обе стороны широкого тракта, по которому двигался караван, начали мелькать достаточно однообразные поселки. Много было фахверковых домов, низких, одноэтажных, раскидистых, на два-три входа. Похоже,
Караван, в котором мы шли был велик, нападения опасаться не стоило. Только груженых телег с товаром было десятка полтора. Два купца, которым принадлежали эти телеги, крепкие, суровые мужики, ехали верхом.
Кроме нашей коляски было еще шесть крытых кибиток. Люди переезжали на другие земли. Я так поняла, из их разговоров, что у них в селе был большой пожар. Часть людей решила отстраиваться, а часть, недовольная хозяевами, поменять место жительства. В каждой кибитке ехало по две семьи. Не представляю, как они там помещались на ночь. В каждой семье было по двое-трое детей разных возрастов.
Только одна кибитка была без малышни — три молодые пары, бездетные, но все — хмурые.
Это те, у кого родители погибли и все родные. Они решили искать лучшей доли.
Земли здесь стоили дорого, крестьяне своих почти никогда не имели. Брали в аренду у господина. И не все высокородные владельцы земель выставляли нормальные условия. Некоторые ломили цену так, что крестьяне предпочитали сниматься с места, обжитого еще родителями и искать другое. Особенно часто цену драли безмозглые наследники. Вот и эти, что после пожара стронулись с места, попали под руку такого молодого высокородного. Не захотел он терпеливо ждать оплаты на следующий год. Урожай на корню перешел в его пользование, а семьи будут устраиваться в других местах. Говорят, как раз возле Лагиро есть земли, дают год на обустройство без арендной платы. Ну, значит, там и обоснуются.
Еще одна господская коляска была занята купеческой парой. Визгливой наряженной сверх меры дамой, без конца шпынявшей служанку и её молчаливым, тихим мужем. Они ехали почти без багажа, к родственникам.
Охраняли караван военные. Гильдия вольных солдат заключала договор с купцами. Вносился аванс в столице. Окончательный расчет они получают в месте прибытия.
На солдатах были тяжелые кожаные одежки, что-то вроде безрукавок, с нашитыми металлическими пластинами. Капитан — достаточно молодой, чуть сонный парень, с обезображенным шрамом лицом. Но слушались его — беспрекословно. У солдат была своя телега, в которой ехала пожилая пышная матрона. Обращались к ней — тётка Фая. Эта тётка готовила на привале каши, кормила вояк и гоняла их в хвост и гриву. Слушались её не меньше капитана.
На ночь мы устраивались в нашей коляске.
Ригер просто поднимал кожаную крышу. Она крепилась на каких-то хитрых обручах. Вся эта конструкция совсем не плохо защищала от дождя, хотя местами немного подмокала. В основном, там, где были швы. Серьезный ливень она, конечно, не выдержит. Возница с нами особо не общался. Хмурый, неразговорчивый мужик кормил коней, чистил и выхаживал их и сразу же уходил к солдатскому костру.
К счастью, серьезных дождей просто не было — середина лета, самая жара. А те моросящие осадки по ночам только давали свежесть и прибивали дорожную пыль.