Нищий барин
Шрифт:
Покидаю Пелетино, оставив Анну собираться к завтрашнему переезду. С утра отправлю за ней телегу и карету. Ивану же велю выбрать мужиков для помощи — у меня, слава Богу, пока оброк, так что пусть вкалывают! И бабку, если понадобится, на руках несут.
Дорога вкругаля займёт весь день. Но куда нам торопиться? А без вещей Анна ехать наотрез отказалась. Да и слуга её — Николаша — идёт в комплекте. Надо и его забирать. Место найдём: на втором этаже, помимо двух гостевых покоев, есть ещё одна каморка. Катька уже приводит её в порядок.
Вещей у соседки, судя по всему, много быть не должно — бабка бедствует уже давно.
Правда, во владении лес имелся, что вырос на месте старой вырубки. Но там молодняк один: осины, берёзы… На дрова сгодится, конечно, а вот ценного строевого леса не найдешь. Оброк с крестьян бабке шёл небольшой — меньше сотни рублей в год. Как жила — уму непостижимо. В долгах она, конечно, вся, как в шелках. Но про домик сказывала — если, конечно, не врёт — не заложен тот.
Построил его покойный муж Анны лет двадцать назад. Дом каменный, небольшой, но с участком. И место хорошее. Какое-то время они с мужем жили в Москве, но как тот умер, и жалованья не стало, Анна вернулась в своё родовое имение. Тут, в забытой богом деревеньке, и доживает она свой век.
В доме же обитает её старая подруга. Раньше она регулярно присылала деньги — триста рублей в год, однако уж лет пять ничего не шлёт и на письма не отвечает. Анна подозревает, что померла та. Но ехать разбираться, моя соседка по состоянию здоровья не может, а весь этот год вообще готовится Богу душу отдать. Детей нет, близкой родни — тоже. Выморочный, в общем, домишко будет, как и всё бабкино именьице.
Вечером мы ужинаем вдвоём с Ольгой. Тимоху я отправил спать — вставать предстояло рано: на пять утра назначили выезд.
— Хорошее дело — старым да сирым помогать, — хвалит меня Ольга. — Но коли она домик тебе отдать хочет, надо бы документы оформить сразу. А то, приедешь в Москву, а тебе: «Ты кто таков?» И пристава кликнут… И странно это, Алексей Алексеевич… Я точно ведаю: на той улице, что она сказывала, дома много дороже стоят. Там сплошь торговые ряды да дома купцов и чиновников. А за триста рубликов нынче разве что на самой окраине сыскать можно!
— Так домик совсем небольшой: две комнаты, кухня да чердак. Ну и двор… так, одно лишь название, — припоминаю слова старухи.
— Рублей за пятьсот в год, не меньше, сдавать бы его надо! — уверенно заключает Ольга.
«Пятьсот… Уже неплохо! За пятьсот рэ, бабке можно будет и пансион полный устроить», — размышляю я про себя, хотя и без того не собирался старушку обижать.
Она, конечно, может и помереть не сегодня-завтра… Но не сегодня же! А завтра… завтра может и нескоро наступить. Был у меня один приятель — Серёга Марьин, бывший коллега по работе. Так вот, когда он второй раз женился, всё жаловался: жена, мол, плачет — бабушка её заболела, да так тяжело, что, дескать, недолго той осталось. Прошло, думаешь, сколько? Лет двадцать пять! Перед самым моим попаданием сюда виделись мы с ним… Жива бабка-то! Девяносто девять стукнуло, а самому Серёге уж за шестьдесят пять. И он теперь не уверен, кто раньше в ящик сыграет — он или бабушка жены.
Так что Анна Пелетина пусть живёт, да жизни радуется! Много она не съест, в свет не выезжает, на одежду да обувь расходов — мизер.
А польза от бабки реальная! Вчера, например,
— Ну что, надумала со мной ехать? — я с гостьей, несмотря на разницу лет, на «ты».
— Надумала. Грех от такого предложения отказываться. Карета у тебя добротная — быстро доедем! И на постоялый двор деньги у меня имеются, не пропаду, — решается Ольга.
— Две недели — это разве быстро? — криво усмехнулся я.
— Последний раз я до Москвы почти три недели добиралась, — пожала плечами она.
Утешила! Собственно, других способов утешить меня дамочка пока не предлагает. Ну да мне Фрося такие авансы в виде психов и ревности выдает, что я и не жалею.
Эвакуационный отряд в соседнее имение выехал ни свет ни заря, пока я ещё спал. А проснувшись, первым делом иду к отцу Герману — разузнать, как оформить бабкин дом. Интересно, кто тут сейчас вместо нотариуса?
— Богоугодное дело творишь, Алексей Алексеевич, — одобрительно кивнул отец Герман, повторяя слова Ольги. — А насчёт того, что Анна тебе подарочек сделать хочет, так тут два пути.
Первый: оформляете дарственную, которую подписывают два видока… Я, к примеру, могу быть, да сосед твой… либо пономарь мой. Но вот заверять такую бумагу придётся в Москве, в магистрате. Второй путь проще: устроить куплю-продажу. Такую сделку и в Костроме можно заверить, у городового магистрата. Только видоки опять же потребуются, да ещё чтоб деньги были переданы при всех, налично.
Возиться с бумагами мне, признаться, лень — да видно, придётся. Надобно не только разобраться в том, почему Анне уж столько лет ни гроша не шлют, но и должок попытаться взыскать. А без бумажки я, как человек из будущего, понимал: трудно будет это сделать.
Днём ко мне попросилась… жена Тимохи! На приём, так сказать.
«Ишь ты! Муж в Тверь, жена в дверь!» — похабно выдало подсознание подходящую поговорку.
М-да… А я-то всё гадал, отчего Тимоха в Буе на гулящих девок польстился? Ведь был риск подхватить заразу какую… Я думал, что по причине малообразованности ара об этом не знал. А теперь вижу истинную причину… Очень уж неказиста супруга моего конюха. Нет, фигура-то ещё ничего, но голову-то можно было бы и помыть, коли уж к барину на поклон идёшь! Да рубаху чистую надеть. Получается, когда Тимоха в сердцах говорил, что его благоверная похожа на бомжиху, — это было не преувеличение. Так и есть! Ещё и непраздна баба, что уже заметно и без гинеколога.
Но послушаем, что скажет гостья. А та — не знаю даже её имени — косноязычно пояснила, что хочет от меня… чести великой!
Я аж напрягся. Но, слава Богу, не того рода «чести», о которой подумал сперва. Оказывается, хочет она наречь будущего ребёнка — а будет, по её твёрдому убеждению, непременно мальчик — Алексеем. А меня — барина, стало быть, просит стать ему крестным отцом.
Матрёна, подслушивавшая за дверью, на это издала всего один звук:
— Эы-ы-ы…
Но с такой интонацией, что было ясно: просьба запредельно наглая.