Нищий барин
Шрифт:
Крестный отец… Тьфу… мафиозные ассоциации в голову лезут… Так вот, крестный отец нынче — не просто дядька, что постоял при обряде в церкви. Это и духовное наставничество, и ответственность, и, как ни крути, финансовые обязательства. Не каждый батрак посмел бы такое барину предложить. Но видно было — женщина что-то уловила в наших с Тимохой отношениях и решила сыграть на этом.
— А что муж твой о том не просит? — ласково спрашиваю я бабу.
Хотя поначалу хотел рявкнуть. Но вижу — волнуется «милаха», ответа ждет. Как бы ещё с испугу рожать не начала.
—
— Дюже важным стал последнее время! Меня и слушать не хотит… Не ласкат… в постеле не ложица!
— Что ж, будь по-твоему! Родится ребёнок — и неважно, мальчик или девочка, — буду крёстным. Вот моё слово! Ступай! Возьми вон пирогов рыбных детишкам, — быстро согласился я, так как выслушивать все грехи конюха, а их наверняка с горкой, а тем паче подробности его интимной жизни, — не хочу!
Анну привезли к вечеру. Выглядела она плохо — дорога, видно, вымотала старушку основательно. А после бани, где её осторожно вымыли и переменили бельё, стало и вовсе худо. На щеках появился серый оттенок, губы посинели. Есть она почти ничего не стала — только выпила чаю с мёдом. И то по настоянию Матрёны.
Вид старого и больного человека, который может умереть в любой момент, меня расстроил. Уже решил было ехать искать докторов в Кострому, но оказалось, что не всё так скверно. И утром, заглянув в комнату, я увидел довольно живенькую старушку — Анна сидела на кровати, облокотившись на подушки, и бодро ела кашку, принесенную Матрёной.
— Облегчилиси оне утром! — похвастал чужим счастьем Николаша так, как иные своим орденом не хвастают.
Около старушки сидела Ольга и… читала ей не иначе как Бальзака.
«Видишь, и Ольга пригодилась», — довольно промурлыкал про себя я и отправился… выполнять многочисленные поручения Анны!
А та просила пригласить в дом отца Германа — старушка желала исповедоваться да благословиться. Потом мне предстоит проследить, чтобы срубили ветку калины, которая докучала бабке ночью, стучась в окно. Потом Анна хочет увидеть моего старосту Ивана — он, мол, её должен за выпас. Уж не знаю, кого пас на её землях мой хитроватый староста, но втык ему дам! Ишь, старушку обижать вздумал! Чего было сразу не отдать двенадцать копеек?
Другие поручения Анны были не менее важны… Моя новая жилица, окрепнув малость, уже вставала к окну и, осмотрев село с высоты второго этажа, теперь пожелала побеседовать с молодой парой, что живёт через дорогу от усадьбы. О чём именно разговор будет — не сказала.
Кроме того, мне предстояло разыскать в её вещах трубочку да мешочек с табаком. Оказывается, Николаша эту «отраву» у хозяйки своей отобрал и прячет, а бабка внезапно вдруг вспомнила старую привычку — захотела покурить.
С собой соседка привезла несколько книг… Вот если бы уход им сделать — страницы кое-где слиплись, переплёты ободраны… Доверить такое Матрёне или дворовым девкам она не может, а мне… Да я же лучший ученик гимназии был! Ишь, какая хитрая — с лестью подошла! Но Матрёна и вправду не справится — её дело на кухне ухватом орудовать.
Обувка, опять же, у гостьи прохудилась. Но этим я решил озадачить Тимоху — он же хвастал своими навыками сапожника. Хотя, куда Анне ходить? Вчера еле заволокли её на второй этаж. Это втроём и снимать её с верхотуры придется. Может, переселить в мамину комнату? Подумаю.
Пелетиной я не перечу. Наоборот, меня радует, что такая перемена всего за одну ночь с ней произошла!
Так-с… что же мне ещё поручили? Хоть записывай! А, вспомнил! Бабку из Утюжкино к ней доставить!
Определенно — Анна передумала умирать!
Эпилог
Эпилог
Еду в своей карете в Москву! Мои ноги упираются в коленки дремлющей напротив Ольги. Владимир, сидящий рядом с ней, тоже клюёт носом.
Позади осталась Кострома, впереди — триста с лишним верст разбитого тракта! Я уже порядком устал от тряски, а что будет дальше — страшно подумать.
Еду проведать уже свой домик на Никольской улице, на участке номер четырнадцать. Купленный, к слову, за две тысячи рублей. Смешная сумма! Ведь такой дом в Москве не меньше десяти тысяч стоит! Но у меня, слава Богу, всё по закону: и купчая имеется, и свидетели — отец Герман да коллежский асессор Иван Иванович Мишуткин.
Заезжал ко мне этот самый соседушка из деревни Мишуткино, после того как я на бухалове у Елисея Пантелеймоновича всех гостей позвал к себе в имение. Не думал тогда, что кто-то всерьёз откликнется. Ан нет! Иван Иванович — известный в округе халявщик, оказывается, не преминул воспользоваться моим гостеприимством.
Гостевал он у меня три дня, попутно обхаживая Ольгу, — и, надо сказать, весьма преуспел в этом. В отличие от Тимохи, который свой шанс, похоже, проморгал. Хотя… кто знает: Ольга сейчас в карете рядом со мной, а Тимоха мокнет на козлах под моросящим дождиком. Может, ещё и обломится ему что-нибудь. А может, и нет.
Так вот, этот сосед и был видоком на сделке. Коллежский асессор, конечно, не такая уж и большая птица: у Гоголя главный герой повести «Нос» носил этот чин, хоть и предпочитал называться майором. Ещё Иван Павлович Яичница из пьесы «Женитьба» был коллежским асессором. И в «Ревизоре» уездный судья Аммос Фёдорович Ляпкин-Тяпкин — тоже из этой породы. Чин не шибко высокий, но для дела — пойдёт. Поэтому сделку зафиксировали как полагается.
Анна Пелетина, к слову, за дом деньги брать отказалась наотрез:
— Я сказала — дарю, значит, дарю!
И сунула мне мои две тысячи обратно.
Ну что, я с бабкой спорить буду? Хотя… какая она бабка — женщина с характером! А таких я уважал.
Стук колёс по московскому тракту не давал мне расслабиться — трясло безбожно. Чтобы хоть как-то отвлечься от однообразного подпрыгивания, я тихонько стал напевать себе под нос:
Я московский озорной гуляка.
По всему тверскому околотку
В переулках каждая собака
Знает мою легкую походку.