Низина
Шрифт:
— Тебе все нравится?
Она кивнула, а папа наклонился к ней и поцеловал в макушку.
— Ну и хорошо. И дождя нет. Не то что в тот день, когда ты родилась.
Они продолжили прогулку, уходили все дальше и дальше от здания клуба, шли мимо полянок, где мирно отдыхали шакалы. Москиты уже начали кусать Белу за ноги.
— А куда мы идем?
— Там дальше есть одно место, где мы с братом любили играть.
— Ты в детстве здесь бывал?
Подумав секунду, он признался, что был пару раз с братом, они
— А почему тайком?
— Так нас бы не пустили.
— Почему?
— Ну, тогда были совсем другие времена.
Он вдруг заметил что-то в траве и подошел посмотреть. Это был мячик для гольфа.
Они с Белой продолжили путь.
— А чья это была идея — пробраться сюда тайком?
— Удаяна. Он вообще был очень храбрый.
— А вас поймали?
— В конечном счете да.
Отец остановился, закинул мячик далеко в траву, потом стал озираться по сторонам, посмотрел на верхушки деревьев. Вид у него был растерянный.
— Может, нам повернуть обратно, папа?
— Думаю, да.
Ей хотелось остаться в клубе, еще погулять здесь, побегать по зеленым лужайкам за светлячками, про которых ей рассказали другие дети. Хотелось, чтобы они вместе с папой переночевали в здешних гостиничных номерах, где она приняла бы горячую ванну, и следующий день провела бы точно так же, плавая в бассейне и потом просматривая журналы в читальном зале.
Но папа сказал, что им пора. Они вернули купальник и вызвали рикшу, который отвез их до бабушкиного дома.
Она не могла представить себе бабушку в этом клубе, в котором побывала с папой, среди всех этих смеющихся людей за столиками — веселых, раскованных, курящих сигареты и потягивающих из высоких бокалов пиво. Среди этих мужчин, заказывающих официантам коктейли для своих нарядно одетых жен. Она не могла представить себе бабушку вообще нигде, кроме террасы в доме в Толлиганге, где та сидела, отгороженная от мира цепочкой, или брела по дорожке к обочине низины, наполненной грязной водой и мусором.
Бела вдруг поняла: соскучилась по маме. Она никогда еще не проводила свой день рождения без мамы. Утром она ждала от мамы звонка, но папа сказал, что телефон не работает.
— Можно нам попробовать позвонить сейчас?
— Бела, телефон пока еще не работает. Но вы же с ней скоро и так увидитесь.
Бела представила себе маму на диване в своем кабинете. Книги и бумаги разложены по всему ковру, за окном жужжит кондиционер. Утренний свет проникает в комнату.
В Род-Айленде на ее день рождения мама всегда готовила персиковый пудинг. Просыпаясь, Бела чувствовала запах молока на плите. Потом приходила из своей комнаты мама, добавляла в него сахар и рис. А потом днем, когда смесь была уже разлита по формочкам и остыла, мама звала Белу отведать угощение. Она разрешала Беле соскрести вкусные остатки из кастрюли.
— Папа?
— Да,
— А мы пойдем еще когда-нибудь в этот клуб?
— Может быть, когда приедем в следующий раз.
А теперь, сказал папа, ей надо отдохнуть перед дальней дорогой в Род-Айленд. Пять или шесть недель в Индии пролетели. Папины волосы уже начали опять отрастать.
Они ехали на рикше мимо выстроившихся в ряд на обочине лотков с цветами, сладостями, сигаретами, газировкой. У мечети на углу рикша замедлил ход. Гудение морской раковины возвещало о приходе вечера.
Папа остановил рикшу, расплатился с ним и сказал, что дальше они пойдут пешком.
Глава 3
Из аэропорта Логан в Бостоне они доехали на автобусе до Провиденса, а потом на такси до дома. На загорелых ручках Белы красовались зеркальные браслеты. Косы, заплетенные бабушкой перед отъездом, доходили ей уже до талии.
В Род-Айленде все выглядело по-прежнему. Все то же синее небо, те же дороги, те же дома. Вдали залив и яхты с парусами на нем. На пляже люди. Звук газонокосилки. Солоноватый воздух. Листва на деревьях.
Когда они подъезжали к дому, Бела заметила, что трава выросла очень высокой — выше почтового ящика и выше некоторых кустов. И она не зеленела, высохла от нехватки воды.
— Вы, похоже, надолго уезжали, — сказал таксист. Он подвез их к дому, помог отцу выгрузить чемоданы из багажника и донести их до крыльца.
Бела первым делом бросилась в траву — окунулась в нее, словно в море. Вытянула вперед руки и начала продираться сквозь заросли. Колючие колоски поблескивали в солнечных лучах, щекотали ей лицо, спину и ноги. Бела нажала на кнопку дверного звонка и стала ждать, когда мама откроет.
Но мама не открыла, и отцу пришлось открывать своим ключом. Они вошли в дом и принялись звать маму. В холодильнике не нашли никакой еды. Все окна были закрыты. В комнатах задернуты занавески, земля в цветочных горшках сухая.
Бела поначалу решила, что это игра, в какую они с мамой играли, когда Бела была маленькая. Мама тогда пряталась от нее где только можно — в душе за занавеской, в платяном шкафу, за комнатной дверью. Она подолгу сидела в укрытии молча, не кашлянув, не давая Беле ни малейшей подсказки.
Бела, как сыщик, прошлась по всему дому, осмотрела и кухню, и гостиную, и спальни.
Она нашла совсем мало вещей — заколки для волос в ванной, степлер на пыльном письменном столе матери и стоптанные босоножки в шкафу. И всего несколько книг на полках.
Отец сидел на диване, не замечая Белы, остановившейся на пороге. Он изменился в лице, оно было каким-то другим, словно в нем провалились скулы, как будто их вовсе не было.
— Папа?
На столе, рядом с диваном, лежал листок бумаги. Письмо.