Ночь в тоскливом октябре
Шрифт:
— Как бы то ни было, — сказал я, — если мы вернемся все-таки к «Гекльберри Финну», то я скажу, что величайший американский роман…
— Сильно переоценен, — перебил Киркус.
— Хемингуэй говорит, что лучший.
— Чем только доказывает мою правоту.
— А как по мне, «Атлант расправил плечи», [68] — сказала Айлин, — как минимум, для меня это лучшая книга, что я читала в жизни, а ее ведь даже нет в учебных программах.
— Да ладно?
68
«Атлант
— Ни в одной программе, про которую мне известно. А все потому, что учителя ее ненавидят. Врут про нее. Отказываются рассказывать про ее книги, — нахмурившись, Айлин размазала немного сметаны по дымящейся горячей тортилье. — Боятся каждой ее долбаной книги, как черти ладана. Большинство учителей у нас коммуняки, если вы не заметили.
С этой стороной Айлин я еще никогда не сталкивался — вероятно, это была ее пьяная сторона.
— Коммуняки? — переспросил Киркус. — М-да, без комментариев.
Прищурившись на него одним глазом, Айлин сказала:
— Мой папа воевал с чертовыми коммуняками во Вьетнаме. Ты думаешь, тут есть что-то смешное?
— Я извиняюсь, если наступил тебе на больную мозоль, дорогуша… ну, или на боевые сапоги твоего достойного отца. Но серьезно, коммунизм? Ты должна признать, что этот дискурс несколько морально устарел в наши дни. И таким образом, Айн Рэнд со своими книгами также морально устарела.
— Ты хоть одну читал? — спросила она.
— Никогда не стал бы тратить времени на такое.
Она указала на меня вилкой:
— А ты, Эдди?
— Боюсь, что нет. Но хотел бы попробовать.
Она повернула вилку к тарелке с говядиной и положила несколько кусочков жареного стейка на свою тортилью.
— «Атлант расправил плечи», «Фонтан идей», «Мы, живые». [69] Нас заставляют читать каждую чертову книгу, что вышла из-под пера немногих избранных. «Великий Гэтсби», мать его! «Жемчужина», [70] мать ее!
69
Другие романы Айн Рэнд.
70
«Жемчужина» — повесть Джона Стейнбека.
— «Алая буква», [71] — добавил я.
— Не говоря уж про «Мадам Овари», [72] — продолжила она. — Это что за херобора вообще была?
Киркус молча качал головой и смотрел на нас с видом крайнего разочарования.
— Сотни, буквально сотни книг, — не умолкала Айлин. — Книги любого хрена с горы, что додумался приложить ручку к бумаге, в программу попадают, но Айн Рэнд? Нет, нееет! Только не это! Она лучше большинства из них, да вообще никого нету лучше нее, но нет, ее стремятся спрятать от нас, потому что ненавидят ее идеи.
71
«Алая
72
«Мадам Бовари» — роман Густава Флобера. В насмешливом искажении от Айлин, название романа прозвучало примерно как «Мадам Яичник».
— Ее единственная идея — это эгоизм, дорогуша, — сказал Киркус.
Айлин посыпала свою говядину тертым сыром, затем начала сворачивать тортилью.
— Вот видишь, тебя уже в этом убедили, а ведь ты даже ее книг не читал. А все почему? А все потому, что и не хотят они, чтоб ты читал их. А вот ты знаешь, какая ее настоящая идея?
— Боюсь, что ты сейчас нам поведаешь.
— Никто не имеет никакого долбаного права, — сказала она, — брать то, что ему не принадлежит. Вот как государство, например. Государство ни фига не имеет права нас чего-то там заставлять делать… даже ради того, что они называют «общим благом». Мы не рабы чьи-то. Мы имеем абсолютное право на плоды нашего труда, и мы ни хера лысого не обязаны обществу. Как Джон Голт, ты про него слышал когда-нибудь?
— Разумеется, — со вздохом сказал Киркус. — Кто такой Джон Голт?
— Кто такой Джон Голт? — спросила его Айлин.
— Очевидно, порождение твоей литературной богини.
— «Он погасил огни мира». — при произнесении этой фразы, ее голос немного охрип, а на глаза навернулись слезы.
— И это значит… что? — спросил Киркус.
— Вот они-то как раз и не хотят, чтобы ты это узнал, — сказала Айлин. Она вытерла глаза, затем отхлебнула из бокала и сказала: — Прочитай книгу! — после чего подняла ко рту свернутую тортилью.
— Это «Атлант расправил плечи»? — спросил я.
Она кивнула и шмыгнула носом.
— Возможно, попробую, — сказал Киркус. — Роман, способный довести крепкую Айлин Дэнфорт до слез…
— Слышь, это что сейчас было насчет «крепкой»? — возмутилась Айлин.
— Этот эпитет касался твоего характера, а не телосложения.
— Что-то не так с моим телосложением?
— Вовсе нет, моя дражайшая Айлин. С точки зрения стороннего наблюдателя, оно вполне выдающееся, осмелюсь сказать.
— Спасибо.
— Разве оно не выдающееся во всех смыслах слова, Эдуардо? — спросил он меня.
— Я бы сказал, что да, — согласился я, и потом, слегка встревожившись насчет частицы «не» в вопросе, добавил: — В смысле, выдающееся, точно.
— Разумеется, он ничего другого и не способен сказать — ведь парень в тебя уже обкончательно, ой, простите, окончательно втюрился. Тогда как я представляю собой подлинно нейтральную сторону, и говорю правду без боязни последствий. С точки зрения абсолютной объективности, я могу сказать, что твое телосложение поистине выдающееся. По крайней мере, та его часть, с которой я знаком. Уверен, что Эдвард имеет надо мной преимущество в данном аспекте.
— Едреть… — пробормотал я.
Он поглядел на меня.
— Твое красноречие поистине легендарно, старина. — Вновь обращаясь к Айлин, он продолжил: — Кстати говоря, я так понимаю, целая банда малолетних подонков в среду вечером имела удовольствие лицезреть твои явленные всему свету сисечки? Такое ощущение, что их уже все видели, кроме одного меня.
Уставившись на него, она склонила голову на бок.
— И откуда ты взял такие новости?
Киркус поглядел на меня и улыбнулся.