Ночь в тоскливом октябре
Шрифт:
— Надо понимать, я не должен был говорить этого?
— А как же «молчок, могила»? — спросил я.
— Ты не пояснил, что к прекрасной Айлин моя клятва тоже относится.
Я простонал вслух.
— Да ничего страшного, — сказала Айлин. Затем запихнула в рот край тортильи и откусила большой кусок. Она принялась жевать, и с каждой секундой ее глаза все сильнее увлажнялись. Она проглотила еду и вытерла рот салфеткой. Затем произнесла:
— Мне надо выйти, извините.
Она рывком отодвинула
Со своего места, я видел, как она широкими шагами прошла через гостиную и в коридор. Спустя пару секунд, хлопнула дверь. Очевидно, она зашла в уборную.
— Охохонюшки, — сказал Киркус, и улыбнулся. — Как полагаешь, она, наверное, съела что-то не то?
Глава 49
— По-моему, это ты ляпнул что-то не то, — сообщил я ему.
С плохо скрываемым восторгом, он сказал:
— О горе мне!
— Ну и сволочь же ты…
— Не спеши меня так скоро судить, старина. Может, ее просто блевать потянуло. Коктейли довольно крепкие. Я и сам уже слегка нахрюкался.
— Пойду-ка я лучше ее проведаю.
— Ох, не надо так торопиться. Дай ей немного времени. Какой бы ни была причина, она вряд ли захочет прямо сейчас иметь аудиторию. Давай лучше мы оба останемся здесь и насладимся кушаньем, пока оно не остыло? Предоставь Айлин возможность прийти в себя.
— Может, ты и прав, — сказал я.
— Я в большинстве случаев бываю прав.
— Когда она все-таки выйдет, помалкивай насчет того, что было в среду, ладно? Ей и так паршиво, незачем еще сыпать соль на рану. Мы стараемся об этом забыть.
— Резонно, — сказал Киркус. — Признаю свою ошибку.
Мы оба продолжили есть фахитос. К моменту, когда мы доели свои порции, а прошло, наверное, минут десять, Айлин так и не вернулась за стол.
— Пойду проверю, что там, — сказал я, отодвигая стул.
— Передай мои наилучшие пожелания, — сказал Киркус.
Как я и подозревал, дверь в ванную была заперта. Я осторожно постучал.
— Чего?
— Айлин? Это я.
— Отстань.
— Что случилось?
— Просто уйди.
— Это из-за того, что Киркус сказал?
Дверь внезапно распахнулась. Айлин схватила меня за ворот рубашки, затащила внутрь и захлопнула дверь. Ее глаза были красными и заплаканными.
Все еще вцепившись в мою рубашку, она сказала:
— Что ты ему сказал? Ты что, вообще все ему растрепал?
— Нет.
— Мы же договаривались, что это будет наш секрет. Как ты мог проболтаться ему?
— Я ничего ему не сказал. Ничего про то, что реально было. Ничего про то, под мостом. Все, что я ему сказал — это то, что мы с тобой придумали. Как банда
— Да неужели? А знаешь что? Я как-то не припоминаю, чтобы рассказывала ему, как они сорвали с меня рубашку и «превратили в визуальное пиршество мои явленные белому свету сисечки».
— Это просто Киркус в своем репертуаре. Про визуальное пиршество и все такое. Как будто ты его не знаешь…
— Что еще ты ему сказал?
— Кажется… ну, ты же сама ему говорила, что они якобы обоссали тебе волосы, помнишь?
— Конечно, помню.
— Я ему про это напомнил. И сказал, что ты была очень унижена всем произошедшим, и потому не хочешь, чтобы кто-то еще об этом узнал.
— Что еще?
— Практически все.
— Практически?!
Мое лицо вспыхнуло.
Если она не услышит это от меня, то может потом услышать от Киркуса.
— Кажется, я упомянул что-то о том, как они тебя трогали.
— Трогали меня?
— Лапали.
— Где?
— Наверное, за грудь.
— Ты сказал Киркусу, что они лапали мою грудь?
— Кажется, я упомянул что-то в таком духе.
— Спасибо большое.
— Он гей.
— И что это меняет?
— Ну, я так сказал просто чтобы он понял, почему про это надо помалкивать.
— Что ж, спасибо тебе огромное.
— Извини. Если бы я знал, что тебя это так расстроит, то никогда бы ему вообще ничего не говорил.
— Что еще ты ему рассказал?
— Ничего. Это все.
— Уверен?
— Совершенно уверен.
— Тебе не показалось, что история была бы правдоподобнее, если бы они все меня трахнули?
— Нет.
— Безмерно ценю твою сдержанность.
— Ну ладно тебе, Айлин, не будь такой.
— Какой «такой»?
— Ты раздуваешь все сверх всякой меры. В смысле, мы же это и придумали только для того, чтобы заставить его осознать, насколько для тебя будет унизительно, если кто-то еще об этом узнает…
— Ну так тем более, организовал бы мне групповое изнасилование, что ж ты?
— Перестань.
— А что ты ему про себя сказал? Значит, в твоем рассказе банда подонков срывает с меня одежду, и «превращает в визуальное пиршество» мои «явленные белому свету» сиськи, и лапает меня, а что они делают с тобой? Как-то однобоко, на мой взгляд. Раз уж все равно выдумываешь, почему бы им не сорвать с тебя одежду, и не полапать тебя? Блин, да это сделало бы историю даже лучше, тебе не кажется? Учитывая, кому ты ее рассказывал.