Ночной гонец

Муберг Вильхельм

— Чертовы лежебоки! — рявкнул фохт на строптивых крестьян.

— Откуда взять людей на облаву? Батраков в Убеторпе и так в обрез, а леса бескрайние.

Но тут к Борре подошел один крестьянин и сам вызвался в облавщики на Сведье. Это был Матс Эллинг. Фохт и раньше замечал, что новый поселянин — человек услужливый и покладистый.

— Ты не останешься внакладе, Матс! — молвил довольный Борре. — За мной не пропадет, удружу тебе.

— А мне как раз и нужна подмога, — ответил Матс.

И он тотчас выложил свою просьбу: пусть фохт замолвит за него словечко

перед старостой в одном щекотливом деле. И глазом не моргнув, Борре пообещал ему помочь и подал руку в знак уговора.

Верности преданого крестьянина он не забудет. Он покажет подлым бондам, что их хозяин вознаграждает честных и преданных. А он-то уж начал было думать, что в Брендеболе живут только злые да подлые люди. В лесу надо ловить опасного преступника, а они и в ус не дуют. Иль не дороги им порядок и спокойствие в деревне? Иль ждут не дождутся раздоров да смуты? Со смутьянов нужно глаз не спускать, — стоит порядочному человеку отвернуться, как эти разбойники могут размозжить ему топором голову.

И еще этот неразумный обычай — ходить с мушкетами, — заведенный брендебольскими крестьянами с давних пор. Не жди в деревне покоя, пока мушкеты висят на стенах в любом доме. Ни к чему им оружие, пусть себе в нужнике горохом стреляют.

Потом к Борре пришла вдова с Персгорда и зашептала ему на ухо. Как-то ночью она увидела около своей усадьбы человека и признала его. Он тайком вышел из дома старосты. Она назвала его имя.

— А это точно он был, Анника?

— Клянусь самим господом богом, — ответила молодая вдова.

Ларс Борре чувствовал, что терпение его кончается. Хорош староста! И этому бонду он скостил налог и оказал доверие! Йон Стонге, которого он считал порядочным человеком, пускает преступника в дом. Днем угодливо кланяется и лебезит, а ночью меняет шкуру. Коли он такой лукавец, так за это с него мало шкуру спустить.

Теперь Борре будет следить за Йоном Стонге в оба. Не к чему спешить с этим делом, но со старостой ухо надо держать востро. Потихоньку Борре опутает его. Намедни староста вздумал жаловаться на боль и животе, когда Борре до зарезу нужны были облавщики. По правде говоря, за последние дни староста спал с лица, но, может статься, оттого, что замышляет измену и таит крамольные мысли.

Оседлал как-то крестьянин сразу пару лошадей, чтобы наверняка добраться до места; одна лошадь была чистый ангел, другая — сущий бес. Фохт еще поведает старосте, чем кончилась такая езда.

Как раз когда в усадьбе Сведьегорд кольцевали борова, староста проходил мимо, и Ларс Борре крикнул ему с пригорка, где стоял хлев, чтобы он помог загнать свинью. Борова не окольцевали вовремя, когда земля оттаивала, и он ископал все вокруг, попортил гряды с капустой. Фохту пришлось бы самому окольцовывать борова, по к нему в помощники вызвался Матс Эллинг, а тут еще староста подоспел.

Йон из Брендеболя с каждым днем становился все бледнее оттого, что привязалась к нему хвороба и еда не шла впрок. Староста ел сытно и много, но все без пользы. Изводили его черви в брюхе. Когда он ходил по нужде, из него выползали длинные

белые черви, похожие на корни пырея; то были сорняки в его теле, которые пожирали за него харч; не успевал он набить брюхо, как оно было уже пустым. И размножались они сами по себе, как сорняки в поле; их выходило из него видимо-невидимо, но тут же вырастали другие, длиною с аршин, скользкие и жирные. Они кишмя кишели в его брюхе, проворные и живучие. Воровски откармливались за его счет, а сам он хирел. Он только разжевывал еду, а шла она на потребу другим тварям. Ел он теперь не для себя, а чтобы напитать червей в утробе. И потому бледнел и сдавал в теле.

Но Йон с готовностью поспешил на подмогу фохту, и стали загонять борова на пригорке. Фохт и Матс гнали свинью каждый со своей стороны, а староста встал с третьей.

С трех сторон шли они на свинью, и она все сужала и сужала круги. Фохт старался подманить борова, по провести его было нелегко: бывший боров Сведьебонда оказался упрямой скотиной.

Внезапно боров бросился в сторону старосты, норовя проскочить меж расставленных ног.

— Держи! — заорал фохт.

Староста ухватил свинью за неуклюжие вислые уши, но удержать не сумел; в тот самый миг он оступился и выпустил борова.

— У тебя что, руки дырявые, Стонге? — рявкнул фохт.

Борре и Матс погнались за боровом. А Йон Стонге остался стоять у хлева на пригорке. Он изменился в лице.

Пытаясь задержать борова, он провалился одной ногой в рытвину. Староста знал это место возле камня, в двух саженях от угла хлева. Тут он сам вырыл яму, а потом забросал ее землей. Теперь яма снова была разрыта; у ее края на земле валялась доска длиной в три четверти с пятнами крови на одном конце. Оттого и замер на пригорке староста с вытаращенными глазами, бледный как смерть.

И все это натворил неокольцованный боров, бегая по пригорку и роясь в земле. Боров, бывшая животина Сведьебонда, своим рылом исковырял землю и раскопал яму, которую староста засыпал землей. Может, боров искал воду — здесь бьют подземные ключи, а свиньи любят валяться в мокряди.

Там снова на виду лежал штафет, там рдела окровавленная доска, там всходил знак утренней звезды, зовущий властно и призывно: «Долой барщину! Разделаемся с помещиками! Добудем себе свободу!». Тот, кто видел вырезанный на доске гвоздырь, понимал, что это за доска, — запретный штафет, который давно разыскивал ленсман.

Кто же прятал штафет заговорщиков на пригорке в Брендеболе?

Если бы фохт не погнался за боровом, он спросил бы старосту, чего это тот остолбенел с выпученными глазами и трясущимися коленками. Тогда бы он, пожалуй, увидел, что староста нашел доску со знаком гвоздыря: «Разделаемся с помещиками!»

Боров откопал спешное призывное послание свободы. Выпущенный на двор неокольцованный боров исковырял и разрыл талую землю.

Вот Ларс Борре и Матс Эллинг поймали его у ворот хлева, и староста заторопился к ним. Но шел он, не чуя под собой ног, словно они у него отморожены. Теперь штафет, хочешь не хочешь, пролежит на свету до вечера.