Ночной обоз
Шрифт:
Annotation
Повесть о детдомовцах, оставшихся в оккупированном немцами городе.
Впервые напечатана в журнале "Пионер" №5-7 за 1970 год
Рисунки С.Трофимова
Алексей Мусатов
В палате
В последний час
Шатровая башня
У Анучина омута
Мы нужны здесь
В монастыре
«Приют обездоленных»
Промысел
«Я от Лесника»
За солью
На новом месте
«Новогодний подарок»
Срочное предписание
«Карантин»
В больницу
Весть от партизан
Вход
Ночной обоз
Алексей Мусатов
Ночной обоз
Рисунки С.Трофимова
В палате
Таня пришла в себя только на третьи сутки.
«Где же это я?..» — подумала она, оглядывая просторную комнату: высокий потолок, выбеленные голые стены, одинаковые железные койки, и на них, укрытые одеялами, незнакомые женщины.
«Так это ж третья больница... наша, городская, — догадалась Таня, увидев монастырскую стену за окном. — Никуда, значит, я не уехала... Где была, там и осталась».
Она пошевелилась и вдруг ощутила болезненную неловкость в левой руке. Казалось, что кто-то не дает освободить руку.
Таня сбросила ворсистое шерстяное одеяло и, приподняв голову, скосила глаза. Ее рука от локтя до кисти была запелената в белую марлевую повязку.
Теперь, кажется, все прояснилось. Значит, ее все же ранило тогда...
Пионервожатая Таня Скворцова и трое ребят из ее дружины выехали из детского дома с последней подводой, увозя сейф с ребячьими документами, пионерское знамя, горн, барабан и кубки, полученные за победы в спортивных соревнованиях.
Они очень торопились, чтобы попасть к поезду, который должен был увезти детдомовцев на восток, но лошадь, пугаясь грохота взрывов, то и дело шарахалась в стороны и поворачивала назад.
До вокзала подвода так и не доехала. Оттуда в беспорядке бежали люди, и Таня узнала, что станцию бомбят, на путях горят цистерны с горючим, поезд с эвакуированными отошел раньше срока, и его можно перехватить только на следующей станции.
Таня направила подводу на шоссейную дорогу и сразу попала в суматошный поток беженцев.
Но и на шоссе уходящих из города людей не оставили в покое.
Сначала вражеский самолет прошил живую человеческую ленту пулеметными очередями, затем из облаков вынырнули два тупоносых стервятника, и от них отделились зловещие черные капли.
— Ложись! — не помня себя, закричала Таня и принялась стаскивать с подводы малышей и толкать их в придорожную канаву.
Грохнул взрыв, тугая воздушная волна швырнула Таню в сторону, и последнее, что запечатлелось в ее памяти, была детдомовская лошадь Жужелица, которая с диким ржанием перемахнула через придорожную канаву и помчала телегу по картофельному полю. Потом все провалилось, словно в бездонный омут...
Сейчас
Приподнявшись с койки, она нетерпеливо оглядела больничную палату. Хоть бы спросить кого, что же случилось за эти дни, кто сейчас в городе, наши или немцы. Эвакуировался ли детский дом? Где ребята, с которыми она ехала на телеге?
Но спросить некого: в палате нет ни врача, ни сестер.
И тут она уловила осторожный стук в стекло — так стучат в дни лютых морозов в теплый дом голодные, промерзшие синицы. Таня оглянулась и увидела в окне два расплющенных детских носа, а над ними встревоженные, вопрошающие глаза.
«Это же Шурка с Настей, — обрадовалась Таня, узнав детдомовцев, ехавших с ней на телеге. — Значит, живы они, живы! А где же Яша Самусенко?»
Не успев сунуть ноги в тапочки, она подошла к окну.
Детдомовцы отлепили от стекла расплющенные носы, и они приняли свой нормальный вид: у Насти он оказался маленький, миловидный, у Шурки — широкий, вздернутый, усыпанный крупными веснушками.
Начался мимический разговор. Детдомовцы улыбались, переглядывались друг с другом, размахивали руками и чуть ли не приплясывали, видимо, радуясь, что Таня уже может стоять на ногах, ходить по палате, улыбаться им в ответ.
Потом все оборвалось. Мальчик с девочкой за окном внезапно исчезли, словно их не было.
— Вот это уж никуда не годится, — услышала Таня позади себя. — Мало того, что ребята под окном крутятся, еще и тебя с постели подняли.
Таня оглянулась и увидела в дверях врача Первухину. Позади нее стояла пожилая сестра с набором лекарств на подносике.
— Я, Елена Александровна, сама поднялась... — сказала Таня, — ребята тут ни при чем.
— Тем более... Тебе еще лежать да лежать... Сейчас же в постель.
— Очень я рада, что ребята объявились, — призналась Таня, забираясь под одеяло. — Ведь мы с ними в такую перепалку попали... — И она вопросительно заглянула в лицо Елены Александровны, которую знала не первый год. Врач частенько бывала у них в детском доме, делала прививки, осматривала перед выездом в лагерь детей. Но как же ее скрутило за эти дни!
Всегда модно одетая, оживленная, разговорчивая, сейчас она как будто стала меньше ростом, ссутулилась, лицо выглядело постаревшим, озабоченным, губы без помады поблекли, за толстыми стеклами очков проступали покрасневшие веки.
— Значит, они здесь, в городе? — шепотом спросила Таня, стараясь не произносить страшного слова «фашисты». — А где наши? Что с детским домом?
— После боя наши отошли, — тяжело вздохнув и так же вполголоса сообщила Елена Александровна. — Город захвачен. На улице полно немецких солдат. Ведут себя, как хозяева. Хватают коммунистов, советских работников.
За окном вновь появились лица Шурки и Насти. Елена Александровна погрозила им пальцем, и лица исчезли.
— А вообще-то они молодцы, твои ребята. — Слабая улыбка тронула губы врача, и она рассказала, как детдомовцы после того, как Таню контузило взрывной волной и ранило в руку, не растерялись, не бросили на дороге. Они поместили ее вместе с другими ранеными на подводу и привезли в городскую больницу.