Ночной обоз
Шрифт:
— Твое положение, надо сказать, не из легких, — продолжала Елена Александровна. — Рана не опасна, но ты потеряла много крови... К тому же сильная контузия... Почти трое суток не приходила в сознание.
Но слова эти, казалось, не дошли до Тани.
— А где же ребята живут? — встревоженно спросила она. — Где ночуют, как питаются?
— Несколько раз кормила их обедом, дала кое-что про запас. А где живут, понятия не имею... Ты не представляешь, сколько сейчас по городу бродит детей... голодных, бесприютных, потерявших
— А где... Виктор ваш? — осторожно и чуть запнувшись, спросила Таня.
— Не знаю, ничего не знаю. — Елена Александровна опустила голову. — Исчез, как в воду канул.
Сына врача Таня хорошо знала по школе, которая шефствовала над детским домом. Когда началась война, Виктор все ждал повестки из военкомата, чтобы попасть на фронт, но повестка не приходила. Тогда он записался в молодежный истребительный батальон. Он перешел жить на казарменное положение и начал изучать военное дело.
— Что же с батальоном стало? — допытывалась Таня.
— Как только начались бои за город, истребительный батальон бросили против вражеских парашютистов, — сказала Елена Александровна. — Но немцы их сразу же разбили... И где сейчас Виктор, ума не приложу.
— А может, он в лес ушел, к партизанам? — высказала предположение Таня. — Мы ведь вместе с ним туда собирались.
— Это было бы самое разумное. — Вздохнув, Елена Александровна пристально посмотрела на девушку. — Ты тоже должна уйти из города... И как можно скорее... Ты ведь комсомолка, пионервожатая.
Таня хотела было сказать, что положение у Елены Александровны не лучше: в городе ее хорошо знают, муж с первых дней войны на фронте, сын был в истребительном батальоне, — но смолчала и только спросила, когда ее отпустят из больницы.
Елена Александровна сняла повязку, осмотрела Танину руку и удовлетворенно заметила, что рана подживает.
— Пожалуй, недели через две можно будет выписать.
В последний час
Поместив раненую Таню в больницу, ребята вышли на крыльцо и с тревогой стали прислушиваться к отдаленным выстрелам за городом — там, видно, шел бой.
— Вы-то куда теперь? — озабоченно спросила их пожилая няня. — Спрячьтесь хоть в щель или в погреб. Скоро, поди, шарахать начнут.
Шурка Кропачев посмотрел на небо — оно было высоким, белесым, без единого облачка, и ни один вражеский самолет не нарушал его покоя.
— Нет, мы, пожалуй, к себе, в детдом, — не очень уверенно сказал он, а про себя подумал: «Куда уж там к себе, коль у них ничего не осталось». Потом покосился на Яшу Самусенко и Настю Веселкину — девочка дрожала мелкой дрожью, куталась в вязаный платок. — А если хотите — оставайтесь здесь, — предложил Шурка.
— Домой, домой, — заторопился рассудительный Яшка. — У нас там стены покрепче, чем в погребе. И лошадь надо укрыть. Она еще нам пригодится...
Ребята
К монастырю пробирались окраиной города, не сворачивая к центру. На улицах было тихо, пустынно. Окна, заклеенные крест-накрест бумажными полосами, наглухо закрыты, будто жители попрятались или выехали.
Только у калитки одного чистенького домика с затейливыми наличниками на окнах сухонькая бабка Фомичиха сражалась с упрямой козой.
— Дура ты, Манька, дура и обормотка. Вот придут серы волки, оставят от тебя рожки да ножки.
Но коза никак не хотела входить во двор и с завидной жадностью сощипывала сочную траву у придорожной канавы.
— Мальчишки, да помогите вы ей! — требовательно попросила Настя.
— А ну, Яков, давай! — Шурка толкнул приятеля в бок. — Последнее тимуровское задание!.. Выручим бабку.
Мальчишки спрыгнули с телеги и, схватив козу за рога, довольно бесцеремонно втащили ее во двор.
— Спасибо, хлопчики, выручальщики вы мои! — запричитала Фомичиха, узнав детдомовцев, которые не раз приходили помогать ей по хозяйству. — Вы чего у себя дома не сидите?
Шурка махнул рукой:
— Был дом, да весь вышел... Поехали, Яшка.
Миновав щербатый деревянный мост через реку, которая делила город на две неравные части, Жужелица потащила телегу на изволок, к старинному монастырю.
Неожиданно из-за поворота показался детдомовский завхоз Барсуков — мрачноватый пожилой мужчина. Сначала ребята даже не узнали его. Обычно завхоз ходил в аккуратно вычищенном костюме или в вельветовой куртке, при галстуке, в соломенной шляпе, в начищенных штиблетах, а сейчас был в жестком, как лист железа, брезентовом плаще, в потрепанных порыжевших сапогах, в старой кепке.
Приблизившись, он взял Жужелицу тяжелой рукой за узду и с недоумением уставился на ребят.
— Вы откуда? Почему от своих отстали?
Обрадованная встречей с завхозом Настя привстала на колени и, торопясь, рассказала, как попали под бомбежку, как ранило Таню...
Не сводил глаз с Барсукова и Шурка. И что это стало с завхозом: то во всем любил порядок, всегда ходил чистеньким, аккуратным, за каждую утерянную пуговицу и порванную рубаху без конца мог читать нотации и вдруг сам так опустился.
— Иван Данилыч, а вы почему с детдомом не уехали? — спросил Шурка.
— Вот по тому же самому, что и вы, — хмуро ответил Барсуков. — На погрузке задержался, отстал от поезда. А теперь уж поздно, не выберешься. — Он оглянулся по сторонам, прислушался. — Слышите, бой идет. Немцы город стороной обошли, все дороги отрезали... Сейчас здесь такое начнется — потрохов не соберешь. Слезайте зараз с телеги и прячьтесь куда-нибудь.
— А мы же лошадь решили укрыть, — признался Шурка. — Сейчас они заведут Жужелицу через пролом в стене в угловую Шатровую башню. И никто ее там не найдет.