Ночные туманы
Шрифт:
— Чепуха! Ставлю против твоего ножика десять пуговиц!
В одну минуту Васо выиграл у меня ножик и десяток отличных перышек.
— Ну, это с тебя за науку, — сказал Сева весело. — Никогда не играй с Васо.
Васо хозяйственно осмотрел ножик и перья и положил их в карман.
— Мне сам Георгий святой и тот проиграет.
…К обеду я поспел вовремя. Стол был накрыт, отец еще не возвратился, а мама напевала в соседней комнате песню: «Сулико, ты моя, Сулико…»
Я сбегал во двор, умылся, а мать все пела и пела.
Вдруг
Послышались тяжелые шаги. Возвращался отец.
— Обедать, Мария, — сказал он, входя.
Мать пробежала на кухню. Отец подошел к окну и стал смотреть на улицу.
— Садитесь, — сказала мать робким голосом. — Обед готов.
Мать налила суп в тарелки, и я стал есть. Отец сказал:
— В понедельник пойдешь в училище. Ты должен отлично учиться, иначе я сдеру с тебя шкуру. За каждую четверку я буду отпускать тебе вразумление, за каждую пятерку поощрение. Ешь.
Мать кивала мне головой: ешь, ешь.
Мне расхотелось и есть, и пить, но я ел и суп, и котлеты, и пил чай, чтобы, чего доброго, не рассердить отца.
Он неторопливо, маленькими глотками пил темный чай и подбирал ложечкой со стеклянного блюдечка золотистый мед. Отец смотрел мимо меня, куда-то в стену, жесткими глазами. Мать молчала. Она знала, что, если заговорит за столом со мной, отец нахмурится и спросит:
— Что ты сказала, Мария?
А если она попробует завести с ним разговор, он еще больше нахмурится:
— Не веди разговор при мальчишке.
Наконец отец допил чай. Он полез в карман и достал сложенную бумагу.
— Вот тебе расписание. Прочти и распишись.
Я схватил бумагу и прошмыгнул мимо отца. На листке четким почерком было написано:
Расписание дня
сына военного капельмейстера Сергея Тучкова.
6 часов. Вставать, умываться с мылом.
6 часов 30 минут. Играть на трубе перед завтраком.
6 часов 45 минут. Завтракать.
7 часов. Играть на трубе после завтрака.
По субботам в 7 часов 15 минут. Вразумление.
Я знал, что за «вразумление»! Отец снимал кожаный пояс и начинал экзекуцию. Он считал, что таким образом рассчитывается со мной за все грехи вперед. Это не мешало ему отпускать «вразумление» и в другие дни за отдельные, непредусмотренные проступки. Я читал дальше:
8 часов. Идти в училище, заниматься с усердием и прилежанием.
3 часа. Быть дома, готовиться к обеду. Вымыть руки с мылом и играть на трубе.
3 часа 30 минут. Обедать в семье. Громко не жевать.
4 часа. Играть на трубе.
5 часов — 6 часов. Заниматься прилежно повторением уроков.
6 час. 30 мин. Готовиться к ужину.
7 час. Играть на трубе.
7 час. 30 мин. Ужинать.
8 час. 30 мин. Повторить на сои уроки.
9 часов. Умыться с мылом, молиться богу.
9 час. 15 мин. Отход ко сну.
Это было похоже на распорядок дня в музыкальной команде.
— Серге-ей! — услышал я громовой голос отца. — Трубу неси!
И мы сели с ним за дуэт из проклятого «Роберта Дьявола».
Глава четвертая
Во сне я видел: меня награждают огромной книгой за отличные успехи. Пришлось проснуться: отец тряс меня за плечо.
— Где твое расписание? — спросил он грозно, поднося мне к носу круглые, похожие на луковицу, часы. Они показывали половину седьмого.
«Проспал! — подумал я в ужасе. — По расписанию я должен вставать в шесть часов».
— Вставай, умывайся! — Отец спрятал часы. — Марш на двор! — скомандовал он.
Я схватил штаны.
— Голышом!
Я выбежал из комнаты голый.
— Мыло! — крикнул мне отец вслед, и я опрометью кинулся на кухню за мылом.
Во дворе, залитом ранним утренним солнцем, стояло ведро с водой.
— Намыливайся.
Я, окунув кусок мыла в ведро, помылил лицо, голову, плечи и грудь. Отец одной рукой поднял ведро и опрокинул его. Холодная как лед вода обожгла, словно огонь.
— Беги обтирайся.
Я побежал в дом, оставляя за собой мокрые следы.
Через несколько минут я, дрожа от холода, пил горячий чай, чтобы согреться.
Когда я пришел на училищный двор, меня сразу окружило множество ребят. Они рассматривали меня любопытными глазами.
Я уже испытал нечто подобное во Владикавказе. Теперь снова был новичком и приготовился к неожиданностям. Нигде не было видно ни Севы, ни Васо. Из толпы ребят вышел длинный-предлинный парень. Его сухие жилистые руки казались очень длинными, потому что на четверть высовывались из коротких рукавов серой рубахи.
Черный блестящий чуб свисал на глаза. Парень, не говоря ни слова, протянул руку к козырьку моей фуражки.
Он рванул козырек, картуз закрыл мне лицо до самого подбородка. Меня оглушил страшный удар по голове.
Я слышал, что кругом смеются, и тщетно пытался освободиться. Фуражка плотно укрепилась на голове. Вдруг ктото схватил за козырек и стал тащить его кверху, чуть не содрав мне с лица всю кожу. Козырек затрещал. Я открыл глаза. Возле длинного парня стоял Васо, держа в руках истерзанную фуражку. Он бросил на землю фуражку и сжал кулаки.
— Зачем обижаешь Сергея?
— Он сопляк и трус.
— Выходи со мной драться! — крикнул Васо.
— С тобой? — презрительно спросил длинный, откидывая блестящий чуб. Он толкнул Васо, и тот, словно перышко, полетел в сторону. Васо вскочил красный и разъяренный и кинулся с кулаками на длинного. Тогда из толпы вышел Сева:
— Постой, Васо. Сергей сам справится с длинноногим.
Он стоял с высоко поднятой головой и смотрел снизу вверх на длинного. Он был на две головы его ниже.