Ноэтика. Беседы о разумной, счастливой и вечной жизни
Шрифт:
В повести «Смерть Ивана Ильича» Лев Толстой со свойственной его творческому гению психологической точностью описывает предсмертные переживания обычного и достаточно благополучного «человека из общества». Главный персонаж повести – Иван Ильич – достиг высокого положения, отдав все силы своей чиновничьей карьере, но вскоре смертельно заболел.
Он умирает в непереносимых мучениях.
«…Доктор говорил, что страдания его физические ужасны, и это была правда; но ужаснее его физических страданий были его нравственные страдания, и в этом было главное его мучение. Нравственные страдания его состояли в том, что в эту ночь ему вдруг пришло в голову: а что как в самом деле вся моя жизнь, сознательная жизнь, была „не то“.
Ему пришло в голову, что то, что ему представлялось прежде совершенной невозможностью, то, что он прожил свою жизнь не так, как должно было, что это и могла быть правда. Ему пришло в голову, что те его чуть
„А если это так, – сказал он себе, – и я ухожу из жизни с сознанием того, что погубил все, что мне дано было, и поправить нельзя, тогда что ж?“ Он лег навзничь и стал по-новому перебирать всю свою жизнь. Когда он увидел утром лакея, потом жену, потом дочь, потом доктора, – каждое их движение, каждое слово подтверждало для него ужасную истину, открывшуюся ему ночью. Он в них видел себя, все то, чем он жил, и ясно видел, что все это было не то, все это был ужасный огромный обман, закрывающий и жизнь и смерть. Это сознание увеличило, удесятерило его физические страдания».
Очевидно, следует все же задуматься: почему все случается именно так, как сказано в Библии: «…и умирают они со слезами на глазах, в бесславии юности, не познавшими мудрость старости»?
Много веков назад мудрый Екклесиаст, размышляя об этом, призывал:
Пока ты молод, помни о Творце,Пока не наступили дни без свету,Пока, мой сын, не возопишь в конце:«Мне радости от этой жизни нету!»Но человек не склонен думать о старости и конечности своего бытия. Он лихорадочно спешит жить, увлекаемый обманчивой иллюзией о бесконечности времени, отпущенного ему на существование, хотя каждому отведено в среднем всего лишь 25 тысяч дней (примерно 70 лет), дней-мгновений. И в Библии сказано:
«Дней лет наших – семьдесят лет, а при большей крепости – восемьдесят лет; и самая лучшая пора их – труд и болезни (изнурение и скорбь), ибо проходят быстро, и мы летим».
Причем годы мелькают со все ускоряющейся быстротой.
Если в детстве каждый день – это маленькая жизнь, в юности – месяц, то в зрелом и пожилом возрасте год проходит как месяц, месяц – как день, а мелькание дней вообще неощутимо. В молодости человек считает себя взрослым и уже все в жизни познавшим, в пожилом возрасте – не состарившимся и способным успеть сделать многое.
Все несущественное, неважное и зачастую абсолютно нам не нужное мы делаем «сегодня», самое же главное – свою сущностную реализацию и воссоединение с Высшим – всегда откладываем «на завтра».
«Завтра» – это именно та болезнь, которая лишает человека возможности обрести сужденное ему бессмертие и счастье в его нынешней жизни.
Своим горячечным стремлением к жизнедействиям, к непременному выигрышу в любых ситуативных обстоятельствах «сегодня» мы все очень похожи на героя известной сказки, в которой папа Карло старательно выстругал себе из полена умненького-благоразумненького сыночка Буратино.
«…Первым делом папа Карло вырезал на полене волосы, потом – лоб, потом – глаза. Вдруг глаза сами раскрылись и уставились на него… Затем Карло выстругал щеки, потом выстругал нос – обыкновенный. Вдруг нос сам начал вытягиваться, расти, и получился такой длинный острый нос, что Карло даже крякнул: „Нехорошо, длинен…“ И начал срезать у носа кончик. Не тут-то было. Нос вертелся, вывертывался, так и остался длинным-длинным, любопытным, острым носом.
– Послушай, – сказал Карло строго, – ведь я еще не кончил тебя мастерить, а ты уже принялся баловаться. Что же дальше-то будет? А?..»
Как известно, претерпев множество бед из-за поспешного «баловства жизнью», Буратино поумнел и даже разбогател, открыв золотым ключиком тайник, где хранился клад. Но жизнь не сказка, поспешность и «баловство» в ней никогда не приводят к счастливому финалу, даже если при этом случается стать богатым, известным и сделать блестящую карьеру. Какие бы цели ни ставил перед собой человек, чего бы он в жизни ни достигал, все лично для него неизбежно заканчивается поражением: старостью, психическими и физическими недугами, одиночеством и смертью.
Аутос Эфа
«Вот прошел день, за ним и ночь! Вот прошла неделя, месяц, год, вот приблизилась смерть. Вот охватила тебя болезнь печени, мозга или почек, подул убийственный ветер и превратил ни
Если бы человек понимал весь ужас своей обыденной жизни, в которой он вертится в кругу незначительных интересов и бессмысленных целей, если бы он понимал, что теряют такие люди, как он, он сознал бы, что для него существует лишь одна серьезная цель – освободиться от общего закона, стать свободным. Что может быть значимым для приговоренного к смерти? Только одно: как спастись, как освободиться. Ничто другое не является значимым».
«Не будьте слепы, откройте глаза, оглянитесь вокруг!» – призывал Блез Паскаль. «…Перед вами множество людей в оковах, и все они приговорены к смерти, и каждый день кого-нибудь убивают на глазах у остальных, и те понимают, что им уготована такая же участь, и глядят друг на друга, полные скорби и безнадежности, и ждут своей очереди. Вот картина человеческого существования», – с горечью заключал философ.
Уходя от поиска ответа на вопрос о конечном смысле своего существования, человек пытается жить только ради самого процесса жизни, в котором цели, влечения и проблемы бесконечно сменяют друг друга. Но жизнь в этом случае, как справедливо отмечено, – это не что иное, как всего лишь передаваемая половым путем прогрессирующая болезнь с летальным исходом.
(В переводе с латыни слово vita означает «жизнь», а образованное от него vitium – «болезнь», «недолеченность».)
Без обретения подлинного смысла жизни человек не живет – он именно «болеет жизнью», и если у него хватает мужества и честности (хотя бы перед самим собой), он должен признать, что каждый бессмысленно прожитый день, растраченный на пустяки, – это не нечто самоценное, а только очередной шаг к небытию.
Но даже не в самом неизбежном фатальном исходе заключается подлинный трагизм бессмысленной жизни-болезни-недолеченности.
Если бы человеку дано было жить с улыбкой и умереть в здравом уме – это было бы хоть в какой-то мере приемлемо.
Однако почти всегда трагическому финалу предшествуют печальные картины старческой физической немощи, психической и умственной деградации, что с очевидной достоверностью показано Ги де Мопассаном в рассказе «Семейка»:
«…Дверь в гостиную была отворена. Я направился туда и заметил нечто трепыхающееся в кресле – это был старый парализованный человек.
Подошла г-жа Радвен:
– Мой дедушка, сударь. Ему восемьдесят семь лет.
Затем она крикнула дрожащему старику в самое ухо:
– Это товарищ Симона, дедушка!
Предок сделал усилие, чтобы поздороваться со мной, и закудахтал:
„Уа, уа, уа“, помахав рукой. Я ответил:
– Вы очень любезны, сударь! – и в изнеможении опустился на стул…
Прозвенел звонок: звали к обеду. Я спустился в столовую.
Симон потирал руки.
– Теперь ты позабавишься, – сказал он мне. И все дети, поняв, что меня хотят угостить зрелищем дедушки-лакомки, дружно рассмеялись…
Обед начался.
– Смотри, – зашептал Симон.
Дедушка не любил супа и отказывался есть. Его принуждали к этому здоровья ради; слуга насильно вливал ему в рот полную ложку, а старик энергично отфыркивался, чтобы не глотать бульона, который, таким образом, струей вылетал на стол и на соседей.
Дети хохотали в полном восторге, а их папаша, тоже чрезвычайно довольный, повторял:
– Правда ведь, забавный старик?
В течение всего обеда занимались только им. Он пожирал взглядом расставленные на столе блюда и трясущейся рукой старался схватить их и подвинуть к себе. Их ставили почти около него, чтобы полюбоваться тщетными усилиями параличного… От жадности у него на салфетку текли слюни, и он издавал какое-то урчание. Все семейство наслаждалось этой гнусной и чудовищной пыткой.
Потом ему на тарелку клали крохотный кусочек, и старик съедал его с лихорадочной прожорливостью, чтобы поскорее получить что-нибудь еще.
Когда подали сладкий рис, у него начались почти что конвульсии. Он стонал от желания.
Гонтран крикнул:
– Вы ели уже слишком много, сладкого не получите!
И хозяева сделали вид, что старику больше не дадут ничего.
Тогда он заплакал. Он плакал, дрожа все сильней и сильней, а дети хохотали».
Конечно же, не все в старости может быть столь очевидно трагически печально, но медицинская статистика наших дней бесстрастно свидетельствует о том, что сегодня все большее и большее число людей, достигая преклонного возраста, проживают остаток своих дней с различными весьма серьезными отклонениями в психике.
В античной мифологии богиня утренней зари Эос полюбила сына троянского царя Лаомедонта, прекрасного юношу Тифона, и уговорила Зевса даровать ему бессмертие. Лукаво посмеиваясь, Громовержец выполнил просьбу Эос и дал Тифону бессмертие, но поскольку богиня забыла выпросить для своего возлюбленного вечную юность, здоровье и красоту, Тифон одряхлел: стали сохнуть руки и ноги, он перестал понимать обращенную к нему речь.