Нона из Девятого дома
Шрифт:
Затем она вцепилась в одну из деревянных опор пирса, всю покрытую ракушками, засохшей коркой соли и старыми водорослями, и смотрела, как плавают вокруг синие медузы, как дрейфуют по воде, как мертвые, пока вдруг они не пошли голубоватой рябью и не бросились вперед. Ее ужалили, но у нее только чуть-чуть зачесалась и почти сразу прошла нога. Она оттолкнулась от столба и снова поймала волну, которая медленно понесла ее к каменистому берегу.
Соленая вода всегда приносила ей облегчение: соленая вода заставляла ее чувствовать себя так, будто, если бы рядом кто-то был, она бы вдруг нашла слова, чтобы все объяснить. Море казалось таким
В тот роковой вечер она лежала, раскинув руки и ноги, немного погрузившись в воду. Рубашка облепила ей живот и грудь. Она смотрела на светящийся синий круг в ночном небе: он вытеснил звезды и был очень похож на раскаленную медузу, венчающую черный океан.
Нона чувствовала себя очень счастливой, когда перевернулась и поплыла обратно к причалу и берегу, скользя среди волн, пенопласта и плавающих пластиковых колец, которые удерживали вместе бутылки. Так легко быть хорошей, когда ты счастлива. Нона была готова съесть столько еды, сколько хотела Камилла, если только ее будет меньше трех штук. Она доплыла до конца пирса и увидела Камиллу. По спине пробежал ужас: не из-за Камиллы, а из-за того, что она была не одна.
На пляж, с той стороны, откуда они пришли, высыпали люди в рваных куртках. Нона насчитала шестерых. Сначала ей показалось, что они черноволосые, но, прищурившись, она увидела, что они в очках и кепках или повязках. Один из них вел один из тех маленьких мопедов, которые часто дребезжат по улицам города. Сейчас мотор был отключен, только горела на полную мощность фара. Пена и вода забили ей уши, и она не могла разобрать, кто что говорит и говорит ли кто-либо что-то. Ртов видно не было. Только силуэт Камиллы в луче фары мопеда. Она напряглась под одной из опор пирса, как ночной зверек, застигнутый врасплох. Луч был горячим, белым и ярким, и Камилла темнела внутри него, как мотылек.
Нона решила, что это полиция. Только у полиции есть мопеды, но нет денег на новые куртки. Каждый щеголял плечевой кобурой, то есть у каждого был пистолет, и выстроились они треугольником, причем один стоял прямо перед Камиллой. Пушки пока никто не доставал, но в каждой кобуре что-то металлически блестело.
Камилла протянула руки, показывая, что она безоружна. В луче фары сверкнул ремешок на ее запястье. Она слезла с опоры и приземлилась в мягкий песок, по-прежнему подняв одну руку. Порылась в кармане, бросила что-то на землю и отступила на шаг. Один из людей рванулся вперед и поднял брошенное. Нона опустилась в воду до уровня глаз и начала приближаться. Дошла до следующей опоры причала, потом еще до одной, но Камилла заправила волосы за ухо, как будто нервничала, и развернула ладонь к причалу, прижав большой палец к ладони и растопырив остальные четыре. Это был знак оставаться на месте.
Нона поколебалась, но осталась на месте. Треугольник бурно обсуждал выброшенный Камиллой предмет. Разговор казался совершенно обычным, хоть это и был разговор шести вооруженных человек и одного с поднятыми руками. Камилла плохо умела оставаться неподвижной: даже во время разговора она делала
Она все еще не понимала, о чем идет разговор. Один из полицейских (?) бросил имущество Камиллы обратно в песок перед ней. Теперь Нона разглядела, что это – бумажник Кэм. Они спросили документы или что? Камилла не забрала его. И вдруг один из копов, стоявший позади, вытащил пушку – Нона бросилась обратно в воду – и выстрелил. Дуло выплюнуло вспышку.
Камилла не упала. В нее не попали. Пуля прошла высоко над ее плечом, и она не шелохнулась, не присела, ничего не сделала, даже руки не опустила. Нона тихонько подплыла поближе к берегу и услышала обрывки разговора:
– …испугать ее…
– …что ты…
– …говорю на языке Домов, – говорила Камилла.
Стоявший первым зашевелил губами по-другому и сказал преувеличенно громко и четко:
– Попробуй еще раз. Неправедная надежда говорит… – Волны забрали остальные слова.
Камилла сказала что-то, чего Нона вообще не уловила. Полицейский обернулся и сказал, снова по-новому шевеля губами:
– …этот раз в нее.
Тот, у кого был пистолет, ответил что-то непонятно, но первый четко сказал:
– Давай, мне это надоело… – И еще что-то.
Нона сломалась. Единственным, на что она годилась, был перевод, и вот она слушала самый важный разговор в своей жизни, но не переводила. Она вынырнула из воды и закричала:
– Беги! В тебя будут стрелять!
И вместо того, чтобы стрелять в Камиллу, полицейский с пистолетом прицелился в темную воду и выстрелил в Нону.
Ей показалось, что ее ударили в плечо, очень сильно. Нона поступила так, как учила Пирра, и мгновенно обмякла. На мгновение плечу стало жарко и неудобно, а вокруг руки расплылось пятно горячей крови, очень странное в прохладной соленой воде. Желтый свет пронзил темную воду, как будто желток упал, и она дернулась в световом пятне, а потом решила нырнуть на самое дно. Свет пометался по воде взад и вперед, но так ее и не нащупал.
Она досчитала до двадцати, радуясь, что сделала глубокий вдох, и цепляясь за черные камни на дне. Вода казалась очень мутной. Время от времени в поле зрения появлялась голодная медуза, и Нона от нее отмахивалась. Ей показалось, что она услышала короткий треск откуда-то издалека, как будто кто-то ткнул в ту деталь мопеда, что издает сигналы. Потом появились странные белые огни – быстрые, резкие, дергающиеся, как маленький фейерверк. Нона соблюдала то, что Пирра называла огневой дисциплиной. Только через долгих двадцать секунд она оттолкнулась, проскользила вперед вдоль каменистого дна и наткнулась на одну из опор причала.
К тому времени боль и странное ощущение прошли. Пуля прошла сквозь верхнюю часть ее руки, и там не осталось даже раны, которую она могла бы показать. Нону немного мутило, но и все. Раньше в нее никогда не стреляли. Она медленно поднималась вдоль столба, пока ее голова не оказалась над водой.
На пляже стало очень тихо. Фара фыркающего мопеда все еще горела, немного ослепляя. Привыкнув к свету, она увидела Камиллу, сидящую на корточках на песке. Остальные лежали вокруг нее веером, как будто решили немного вздремнуть, как в школе во время тихого часа.