Нона из Девятого дома
Шрифт:
– Нет, нет, нет, – как ребенок, каким она и была.
Но все же каким облегчением стала возможность передать ответственность Пирре. Пирра отнесла Камиллу в постель на больших смуглых руках, как будто Камилла ничего не весила, была меньше Ноны.
Пирра спросила:
– Что случилось?
И Нона рассказала ей. Пирра даже не злилась, но когда Нона сказала о глазах Кэм, Пирра посмотрела на Нону и сказала совершенно новое матерное слово. Это было такое необычное слово, что после Нона обменяла его у Чести на целых пять сигарет, так он впечатлился.
Пирра села,
– Не теряй сознание, детка. У тебя танергический шок. Оживай давай.
Примерно через пять минут такого лечения глаза Кэм открылись, и она допила воду почти без помощи. Она позволила Ноне дать ей обезболивающее, но только крышечку, а не целый шприц.
В конце концов Пирра сказала спокойным, мертвым голосом:
– Никогда больше не делай этого, Гект, никогда. Слияние – это билет в один конец. Я произносила Восьмеричное слово, уж я-то знаю. Я бы помогла Паламеду спрятать его гребаную жизнь, если бы он не заимствовал твою задницу.
Камилла, лежа на руках Пирры, прикрытая ярко-алыми полотенцами, смотрела на Пирру так, будто Ноны вообще не было в комнате. Ее глаза были холодными, серыми и блестящими.
– Не говори ему, какая я слабая, – прошептала она.
– Он узнает, Гект. Вы убиваете друг друга.
– Это наш выбор.
– Он спросит.
– Ну так сделай то, что умеешь лучше всего. Соври.
– Гект, ты не слушаешь. Это убивает и его…
– Это было хорошо, – сказала Камилла и закрыла глаза. – Это было хорошо. Мы были счастливы.
Пирра сидела рядом, пока Камилла не заснула. Такого выражения лица Нона у нее никогда не видела. Нона тоже осталась с ними, разве что иногда отлучалась в туалет из-за долгого стресса.
Наконец Пирра велела Ноне пойти постелить себе постель рядом с Пиррой, на раскладном диване. Когда Нона спросила, поправится ли Камилла, Пирра сказала:
– Нет.
Но когда она увидела выражение лица Ноны, она натянула на лицо улыбку – искусственную, как будто собиралась раздавать конфетки, монеты или маленькие журналы, – и пояснила:
– Не бойся, мелкая. Я не имею в виду, что утром мы найдем ее мертвой.
Потом она пошла на кухню и налила себе немного чистого зернового спирта. Она подошла к заклеенному крест-накрест окну с бутылкой и стаканом. К изумлению Ноны, она раздвинула плотные шторы. Нона затаила дыхание. Стоя в синем сиянии, Пирра сказала окну:
– За Камиллу Гект, еще одну жертву беззаветной любви. – И опрокинула стакан.
Затем она очень мягко сказала свету:
– Я тебя не виню, нет. Он всегда искал, что бы еще на себя взвалить.
Потом Пирра устроилась на кровати, которую она раздвинула для Ноны, и выпила еще два стакана. Она дала Ноне чуть-чуть попробовать из второго по ее просьбе. Как Нона и думала, это было ужасно: вкус бензина и ощущение солнечного ожога на губах. Улегшись в постель, она продолжала вытирать губы, чтобы избавиться от этого вкуса.
–
– С чего ты взяла, что я прощалась?
Нона открыла рот, чтобы ответить, но Пирра сказала:
– Не отвечай. Спи.
После этого купаний больше не было.
10
Впрочем, поход на пляж, когда там были люди и был свет, считался другим делом. Нона попытала удачу.
– Никакого пляжа, – сказала Кэм, вытирая посуду, – не понравился мне город сегодня. Пока я там была, в центре застрелили двоих. А еще кого-то вытащили из реки.
– Он утонул?
– Ему сломали шею.
– Отвратительно, – решила Нона и вдруг придумала: – Кэм, а я могу вернуться в школу вечером?
– В школу? Это зачем?
Нона попыталась придумать умную и убедительную причину.
– Табаско чем-то обеспокоена. Она говорит, что кто-то наблюдал за классом, и отказывалась пояснять. Я хочу убедиться, что с ними все в порядке.
Не то чтобы Камилла не восприняла это всерьез: на самом деле Камилла восприняла это слишком серьезно. Сведя темные брови, она поставила очередную тарелку на сушилку и поджала ногу: теперь она стояла на одной ноге, уперев вторую в бедро.
– Не в темноте. Не после сегодняшней стрельбы.
– Но еще не стемнело. И вообще небо теперь всегда светлое.
– Когда закончатся уроки, будет уже совсем темно.
– Но я помощница учительницы. Я несу ответственность.
– Я знаю, – сказала Камилла, опуская ногу и поднимая другую, – а еще ты отвечаешь за собственную безопасность. Взаимоисключающие вещи.
Ноне стало жарко и обидно.
– Трудно всерьез чувствовать ответственность за двух других людей, которыми я могу быть, – сказала она, зная, что это звучит сердито, и не понимая, как этого избежать, – я их не знаю. Но я чувствую себя очень даже ответственной за Табаско, за Чести, за Руби, за Утророжденного и даже за Кевина, и у меня не так много времени, ты знаешь. Может быть, те двое, которыми я являюсь, тоже почувствовали бы невероятную ответственность за Табаско и прочих.
– Одна из них точно. А может, и вторая. Но вообще я не про них говорила. Ты вообще-то кое-что должна мне, Стражу и Пирре.
В отчаянии Нона рухнула на мягкий коврик на полу, который они с Кэм использовали для растяжки.
– Кэм, получается, ответственность – это когда ты не можешь делать то, что считаешь важным?
– Да, – просто сказала Кэм, – давай не будем ждать Пирру и пойдем искать ужин.
Они пошли в рыбную лавку, где Нона с тоской смотрела на океан и слушала последние новости о беспорядке в порту, чтобы потом перевести их Кэм. Красивые девушки без оружия должны сидеть дома, утверждал торговец рыбой. Космический лифт взломали около часа назад, потому что почти всех солдат-лоялистов бросили на казармы, и старые рабочие ворвались в лифт с ключ-картой, чтобы угнать шаттл и улететь с планеты прочь. Большинство расстреляли, а шаттлов наверху все равно не было. Шаттлов вообще больше не было.