Норманны в Сицилии
Шрифт:
Весной 1081 года Роберт Гюискар со значительным флотом появился в греческих водах. Корфу сдался ему почти без сопротивления. Потом он пошел на Диррахий в Албании и должен был приступить к осаде этого важного города, так как жители отвергли все его предложения сдаться. Между тем в Византии Ботониат уже снова был низложен, и вместо него на трон взошел Алексей Комнен. Этот не замедлил пустить в ход все средства, чтобы отклонить опасность норманнского вторжения. Он заключил союз с Венецией, которая тотчас же послала флот, чтобы освободить Диррахий со стороны моря. Сам Алексей с войском, которое в шесть раз превосходило войско норманнов, поспешил туда из Византии. 18 октября 1081 года между ним и норманнским герцогом произошла кровавая битва. Победа склонилась здесь на сторону Гюискара и была добыта как его личной храбростью, так и геройством его доблестной жены, Сигильгайты. Когда апулийские воины обратились в бегство, она высоко подняла копье и гнала трусов в боевые ряды. Византийское войско бежало, и Алексей, который сам бился в рядах очень мужественно,
Но, как ни тревожны были те известия, которые приходили оттуда Гюискару, он сначала не обращал на них особенного внимания и уже проник вглубь Македонии. Только здесь он остановился – положение дел становилось в Италии все более и более угрожающим. Гюискар осознал, что ему необходимо вернуться. Большую часть войска он оставил на востоке под командованием сына своего Боэмунда, а сам отплыл к Италии, где и высадился в Отранто. В Апулии ему пришлось выдержать тяжелую борьбу, но он скоро снова одолел своих врагов. При этом папа Григорий настоятельно потребовал от него, чтобы он оказал ему помощь в его положении, которое становилось все хуже и хуже. Но душа Гюискара более тяготела к его войску, оставленному на востоке, чем к западу. Его храбрый сын Боэмунд долгое время доблестно воевал с императором Алексеем в Албании и Македонии. Наконец воины и рыцари потребовали от него жалование, которое уже давно оставалось в долгу за полководцем. Он не мог удовлетворить их просьбы, и в войске поднялось волнение. Многие из его норманнов перешли к Алексею. В его власти оставалось только несколько пунктов на берегу. Была серьезная опасность и того, что союзные флоты, греческий и венецианский, могли захватить и эти места. Гюискар спешно готовился к новому походу на восток. Увы, вскоре стало ясно, что ему необходимо оставаться в Италии, если он не хочет потерять там все свои владения. Генрих IV перешел Альпы, овладел Римом и при содействии Иордана Капуанского и апулийских баронов угрожал оттуда норманнским владениям. Тогда Гюискар отложил свой поход на Эпир, чтобы прежде помочь папе в его борьбе с немецким императором. Для этой цели он собрал значительное войско, в котором было немало и сарацин из Сицилии. Последние охотно шли в битву за Святую церковь. Норманнский герцог, прежде чем двинуться в поход, послал к Генриху послов с требованием как можно скорее оставить Рим или готовиться к битве на жизнь и на смерть. Император, который уже торжествовал по поводу занятия Вечного Города, где он поставил своего антипапу, и предполагал получить из его рук корону, очень смутился, когда ему передали эти угрозы. Сознавая, что он еще не дорос до своего противника, подходившего с юга, он решил отойти на север. Вскоре после его ухода, 27 мая, Гюискар со своими войсками подошел к городу на Тибре и поставил свои палатки у ворот святого Иоанна.
Город был заперт, но уже на следующий день его приверженцы, которые находились там, открыли ворота. Норманны проникли на улицы со стороны Монте Пинчио и устроили там страшную бойню. Кварталы святого Сильвестра и святого Лоренцо были превращены в груду развалин. Туда при криках «Гюискар, Гюискар!» по тибрскому мосту к крепости Ангела устремились ожесточенные воины. Они освободили папу Григория из его заточения и привели его в лагерь. Рим был взят и на следующий день норманнский герцог со святым отцом торжественно въехал в Латеран. Но между его воинами и жителями Рима возникли препирательства. Произошли уличные схватки, в одной из которых был убит один из его баронов. Тогда Гюискар дал клятву сурово отомстить городу за его преступление, отдал город на разграбление своим воинам и приказал огнем и мечем опустошить окрестности Латерана и Колизея. Здесь жажда разрушения и алчность норманнов реализовали себя полностью. Значительная часть города была опустошена, тысячи римских граждан были взяты в плен и проданы в рабство. Когда помощники и союзники Григория устроили на улицах города ужасную бойню, и папа, и Гюискар должны были сознаться, что они нажили в римлянах непримиримых врагов и что мудрость запрещает им оставаться здесь дольше. Поэтому папа отправился вместе с Гюискаром на юг, прежде всего в Монтекассино, потом в Беневент и, наконец, в Салерно, где он впоследствии и умер.
После взятия Рима Гюискар вновь вернулся к планам новой экспедиции в Грецию, где, конечно, целью похода должно было быть завоевание Константинополя, – к великому огорчению папы, который и в будущем надеялся иметь в нем постоянного помощника.
В сентябре 1084 года дело продвинулось уже настолько, что флот с большим войском из 120
Следующей зимой он дал себе и своему войску отдых, чтобы потом весной 1086 года напасть на Константинополь. Но, когда он готовил для этого большого предприятия все, что было нужно, его войско поразила ужасная чума, которая меньше чем в три месяца унесла десять тысяч человек. Она едва не унесла и Боэмунда. Однако могучий норманнский герцог, несмотря на этот тяжелый удар, не отказался от своего замысла и только непреодолимые трудности помешали ему двинуться в поход на Византию в конце зимы. В Бундицее он получил известие о смерти Григория VII, последовавшей 25 мая 1085 года в Салерно. Смерть этого необыкновенного человека, который по своей железной энергии не уступал и ему, заставила заплакать герцога, хотя ему не раз приходилось давать отпор покойному папе как своему врагу.
После этого события Гюискар послал своего сына с частью флота далее на восток с тем, чтобы узнать, не собрано ли в греческих водах значительных боевых сил. Потом он сам с небольшой свитой оставил Бундицею. Однако недалеко от Корфу у него началась такая сильная лихорадка, что пришлось вынести его на берег. Болезнь скоро приняла угрожающий характер. Сюда прибыли Сигильгайта и Рожер, но нашли его уже на одре смерти.
Он умер на семидесятом году своей жизни, 18 июля 1085 года.
Несомненно, это был один из ярчайших людей своего времени. Слава об его подвигах расходилась по всему западу и то, что он делал в Нижней Италии, заставляло его земляков, оставшихся в Нормандии, стараться не отставать от него. Вильгельм Мальмсбурийский говорит в своей хронике: «Вильгельм Завоеватель воспламенял свою геройскую силу воспоминанием о Роберте Гюискаре и говорил, что ему было бы стыдно быть ниже его по храбрости, если он выше его по происхождению». Смелый потомок древних сандинавов, которого обстоятельства выгнали из родительского замка Кутансе на далекий юг, заложил в Италии и Сицилии основы могучего норманнского государства и заставил трепетать Византию.
С плеч императора Алексея точно свалился огромный камень, когда он узнал о катастрофе в Корфу, где самый страшный из его врагов, которого смогла одолеть не сила оружия, а только коварная чума, перешел в мир иной.
После смерти Гюискара раздоры его полководцев остановили флот в дальнейшем движении к востоку, и Византия на долгое время была оставлена в покое, пока против нее снова не выступили норманнские повелители Сицилии, в особенности Рожер и его преемники.
Рожер немедленно отправился в Бундицею, чтобы там принять от войска присягу на верность. Хотя Роберт и назначил его своим преемником, он подозревал, и не без оснований, что его брат Боэмунд будет у него оспаривать власть.
Над норманнским флотом, который стоял на якорях отчасти у берегов Корфу, отчасти у Кефалонии пронеслась, как будто и стихии сговорились с чумой, страшная буря. Много кораблей затонуло или было разбито о скалы. Этот же ураган настиг и Сигильгайту, которая на галере хотела перевезти труп своего мужа на итальянские берега. Корабль, прежде чем достигнуть берега, разбился, но доблестная женщина спасла от гибели и себя и останки своего мужа. Сердце и внутренности его она похоронила в Отранто, а тело приказала забальзамировать и перенести в монастырь святой Троицы, в Венозе, где нашел себе место последнего успокоения и его брат, почивший раньше Роберта.
Эпитафия на его могиле гласит: «Перед ним бежал из Рима император Запада и император Востока, который повелевал войсками Европы и Азии; даже свободные граждане Венеции не чувствовали себя при нем в безопасности». Увы, об его победах над лонгобардами и арабами, которые, по нашему мнению, были гораздо значительнее, не упоминается.
После завоевания Палермо и отъезда Гюискара на материк, активность норманнов на острове заметно снизилась. Мазара сдалась скоро после главного города. Но многие области Сицилии, особенно в ее южной части, сохраняли свою независимость, как и прежде, при сарацинском правлении. Долина Этны с хорошо укрепленным Кастро Джиованни была оплотом мусульман. В Валь ди Ното, которая покорилась графу с ее многочисленным населением, состоящим из христиан и мусульман, почти все население под предводительством одного араба, Бенаверта, восстало. В скором времени пламя восстания охватило всю страну. Укрепления на высотах были заняты арабами, которые постоянными набегами досаждали норманнам.
Рожеру часто приходилось очень несладко, но он был неутомим в борьбе с врагами. Он знал, что полное подавление мятежа возможно только тогда, когда он овладеет Кастро Джиованни, и поэтому в 1074 году занял гарнизоном Калашибетту, которая находилась недалеко от названной крепости. В два следующие года в двух столкновениях арабы одержали над ним верх, но в конце концов Рожер все-таки одолел их.
По-видимому, сарацины еще раз обращались за помощью в Африку. По крайней мере, у Мазары показалось африканское войско – у Мазары, которая скоро после Палермо сдалась христианам. Это войско высадилось на берег и уже овладело городом, когда граф подошел сюда и, после ожесточенной битвы ценой больших потерь заставил врагов отступить на корабли. Это нападение с моря было только предвестником другой, большей опасности со стороны суши.