Норманны в Сицилии

Шакк Адольф фон

Однако у последователей Пророка Мухаммеда мы находим много подробных и интересных сведений. Так, араб Ибн Гайян в 1064 году рассказывает следующее. Норманны, которых он (как это делают и другие историки) называет «алордомани», в этом году захватили крепость Барбастро близ Сарагоссы. Он подчеркивает, что Барбастро, после завоевания Испании Мусою, стало оплотом ислама, и продолжает быть таковым. «Когда гонец принес известие о взятии этой крепости в Кордову, это поразило нас, как удар грома. Вся Испания вздрогнула от края до края. Это стало единственным событием, о котором тогда все говорили. Вся Вселенная боялась, что и Кордову постигнет такая же участь. Мы хотим теперь рассказать о том страшном событии, которое произошло в Барбастро. Войско норманнов долго осаждало этот город и совершало на него бешеные нападения. Властитель, которому принадлежал этот город, Модгаффер из дома Лерида, ввиду крайней опасности, грозившей городу, предоставил его своей судьбе, так что жители должны были полагаться только на собственные силы. Осада продолжалась уже 40 дней. Жители начали убивать друг друга за кусок хлеба. Враги узнали об этом, удвоили

свои усилия, и скоро им удалось овладеть предместьем. Там укрепилось почти пять тысяч воинов. Осажденные, испуганные этим, засели в самом городе. Произошла жаркая битва, в которой пало до пяти тысяч неверных. Но Всемогущему было угодно, чтобы огромная и очень плотная каменная глыба обрушилась в подземный канал, по которому в город была проведена вода для питья. Глыба заблокировала канал, и воины гарнизона ввиду неминуемой смерти, изъявили готовность сдаться, если им обещают сохранить жизнь. Они отдавали врагам Божьим свои семьи и свое имущество. Неверные согласились на эти условия, но не были верны своему слову, и все воины, когда они вышли из города, были убиты, за исключением предводителя и некоторых особенно выдающихся людей. В Барбастро неверные захватили огромную добычу. Главнокомандующий, предводитель римской конницы[7], получил на свою долю, как рассказывают, 1500 молодых девушек и 500 тюков домашней утвари, украшений, тканей и ковров. Рассказывают также, что при этом было взято в плен или убито до 50 000 мусульман. Норманны овладели Барбастро и засели там. Огромное количество женщин этого города, оставляя крепость, в которой они истомились от жажды, набросилось на воду и пило ее так неумеренно, что многие из них тут же пали мертвыми. Несчастье, постигшее Барбастро, было так ужасно, что его невозможно описать. Как мне рассказывали, женщины с валов часто просили осажденных дать им немножко воды для себя или для их детей. На это они получали в ответ: «Дай мне, что у тебя есть, брось мне что-нибудь вниз, и я дам тебе пить». Тогда они бросали воину, который говорил с ними, что имели – одежды, украшения или деньги. Вместе с этим спускали к нему на веревке мех или какой-нибудь сосуд. Таким образом они получали возможность утолить свою жажду или жажду своих детей. Но главнокомандующий, когда он узнал об этом, запретил воинам давать воду женщинам из крепости, так как он хотел жаждой вынудить гарнизон к сдаче.

Действительно, этим путем он заставил осажденных – под обещанием свободного выхода – сдать крепость. Но предводитель был очень испуган, когда увидел, что их так много. Он боялся, как бы они, чтобы вернуть себе свободу, не рискнули пойти на какой-нибудь отчаянный шаг. Поэтому он приказал своим воинам врубиться в их ряды. При этом много их, почти около 6 000, было убито. Вождь приказал прекратить бойню, а жителям Барбастро оставить город. Жители послушались его, но в воротах столпилась такая масса народа, что много старцев, старых женщин и детей было задавлено. Чтобы поскорее добраться до воды, некоторые спускались с высоты зубцов на веревках. Около семи тысяч смелых воинов, которые предпочитали умереть от жажды, чем быть зарезанными, остались в крепости. Те, которые спаслись от меча и не погибли в давке, собрались на площади у главных городских ворот, где с мучительным нетерпением ожидали решения своей участи. Им было объявлено, что все, у кого был дом, должны вернуться в крепость со своими семьями. Чтобы побудить жителей к этому, пустили в ход даже силу, так что при возвращении в город жители пострадали от давки почти также, как и при выходе из него. Когда же жители снова вернулись в свои дома, норманны, по приказанию своего предводителя, разделили между собой все, как это они делали и прежде. Каждый воин, который получал право на все, что в этом доме находилось, тотчас же забирал себе все, что ему показывал хозяин дома, или пытками заставлял его показывать спрятанные сокровища. Иногда мусульмане умирали при этих пытках, и это было для них счастьем. Те, которые пережили эти муки, должны были переносить еще большие страдания, так как христиане, с изысканной жестокостью, находили какое-то особенное удовольствие позорить жен и дочерей своих пленников на их глазах.

Несчастные, закованные в цепи, поневоле должны были смотреть на эти ужасные сцены. Они при этом проливали много слез, и сердце их готово было разорваться. Что же касается женщин, занятых домашними работами, то рыцарь, когда они ему не нравились, отдавал их своим слугам и оруженосцам, и те делали с ними все, что хотели. Невозможно рассказать все, что неверные делали в Барбастро. Через три дня после взятия города они окружили тех, которые еще находились на вершине укрепления. Эти последние до такой степени были измучены жаждой, что их едва можно было узнать, и решили сдаться, когда им дали обещание пощадить жизнь. Норманны действительно их пощадили. Но, когда они оставили город, чтобы идти в Монцон, они встретили христианских рыцарей, которые не участвовали в осаде Барбастро и поэтому не знали, что несчастным дарована свобода. Рыцари изрубили их всех, за исключением немногих, которым удалось спастись бегством.

Когда предводитель христиан решился оставить город Барбастро и возвратиться в свою страну, он отобрал из мухаммеданских замужних женщин тех, которые отличались своей красотой, много юношей и красивых мальчиков, много тысяч людей и увез все это с собой, как подарок своему повелителю. В Барбастро он оставил гарнизон из 15 ООО конницы и 2 ООО пехоты».

Взятие этой знаменитой крепости произвело огромное впечатление и во Франции, так что даже было воспето в одном французском стихотворении, которое находится в парижской библиотеке. Насилие и жестокость нормандцев, как показывает это сообщение, значительно превосходят все, что арабы рассказывают об испанцах. Это доказывает нам, что скандинавы через много поколений после их поселения во Франции и после обращения их в христианство

были столь же свирепы, как и древние викинги. Такую же беспощадность до Роберта Дьявола демонстрировал граф Рауль де Эвре, дядя Ричарда II.

Местное население, угнетаемое всеми способами, сплотилось, чтобы с оружием в руках избавиться от гнета. Известие об этом событии очень смутило вассалов герцога, так как они боялись потерять свои привилегии и доходы. Князь, тогда еще очень молодой, обратился к графу Раулю с просьбой помочь ему подавить восстание. Граф потребовал, чтобы все рыцари и воины князя были отданы ему под руководство, и на этих условиях обещал усмирить мятеж. Чтобы овладеть зачинщиками заговора, он послал шпионов, которые должны были узнать место их собраний. Сообразно с их донесениями, он привел в порядок свои войска и в один день арестовал огромное количество людей – одних во время их собраний, других, когда они приносили присягу на верность союзу. Так было подавлено это движение, и среди населения в течение многих столетий после этого не происходило возмущений.

Норманны, которые поселились во Франции, очень скоро забыли свой язык. Первоначально викинги, ставшие хозяевами страны, отличались от франков только тем, что говорили по-скандинавски, но уже в начале XI столетия они говорили на романском, или французском, языке. До появления норманнов во Франции того, что теперь называется французским языком, еще не существовало. Древнейший из дошедших до нас романских документов, касается той присяги на верность, которую в 842 году Людвиг Немецкий принес перед французским войском своего брата в Страсбурге. Но тот язык, на котором он написан, больше похож на провансальское наречие, чем на то, каком впоследствии говорили в северной Франции. Последнее создавалось постепенно уже после Ролло и мало по малу становилось господствующим в Нормандии. Впрочем, прошло немало времени, прежде чем скандинавский язык был совершенно забыт во Франции. Еще долго он сохранялся там, особенно в городе Байе и его окрестностях, хотя, конечно, далеко не в первоначальной чистоте. Норманны легко понимали то наречие, на котором здесь говорили. Новые поселенцы, которые приходили с Севера в Нормандию, охотнее всего селились именно в Байе. Туда же посылали герцоги своих детей – учиться германскому языку.

Несомненно, что и у герцогов Нормандии сохранился обычай прежних скандинавских викингов окружать себя скальдами. Правда, достоверно неизвестно, чтобы имел ли их при себе Ролло. Но, так как доказано, что их имел при себе его сын, мать которого была француженка, то можно допустить, что они были и у его отца. Его отец, конечно, еще в Скандинавии слышал песни скальдов, загадочную, полную символов песню «Вёлюспа»[8], романтическую историю Хельги и Сигрун и «Сагу о Хаконе Ярле», который принес в жертву богам собственного сына. Он, конечно, и на своей новой родине не отказывал себе в этом удовольствии и призывал к своему двору скальдов. Вильгельм Длинный Меч, о котором мы уже говорили, послал своего сына Ричарда воспитываться в Байе, где еще сохранялся скандинавский язык, для того, конечно, чтобы его сын, зная германский язык, не прерывал сношений со скандинавами.

Нормандские летописцы рассказывают, что в 942 году французский король Людовик, по смерти герцога Вильгельма, в малолетство Ричарда, захватил на некоторое время власть в стране и выгнал из руанского дворца всех жонглеров, т. е. певцов и поэтов. Но, когда Ричард, который получил прозвище Бесстрашного, сам взял в руки бразды правления, он возвратил ко двору изгнанных певцов. Он и сам был поэтом и хорошо знал старую историю своего народа, так как на основе его рассказов, как и рассказов его сына Ричарда II, Дудон из Квентина написал древнейшую хронику нормандцев. Дудон прибыл в Руан с посольством графа Альберта I Вермандуа, и Ричарду очень нравилось беседовать с этим веселым человеком. На прощанье он щедро одарил его, и Дудон в благодарность за ласковый прием написал свою историю первых нормандских герцогов. Сам Ричард, который в позднейших рыцарских романах называется Старым и указывается в числе рыцарей Круглого Стола, по храбрости и берсеркской ярости в бою был настоящим викингом. Он поддерживал постоянные связи со скандинавскими ярлами. Поэтому мы должны допустить, хотя и не имеем точных указаний на это, что скальды существовали и при его дворе.

При Ричарде И, сыне Ричарда Старого, в Нормандию приходил святой Олав, конунг Норвегии, и самым сердечным образом был принят герцогом, которому содействовал в одной битве. Снорри говорит: «Ярлы Руана всегда были лучшими друзьями жителей Севера, и последние, когда они входили в сношения с Нормандией, находили там дружественную и близкую им страну».

В щедрости к певцам преемники Ролло не уступали скандинавским королям и ярлам. Так, о Вильгельм Завоевателе говорят, что он подарил большие поместья известному Бердику, который был при его дворе в качестве глашатая короля.

Король Генрих I сам увлекался поэзией, писал стихи и держал при своем дворе жонглера.

Есть точные свидетельства о том, что его внук Генрих II, был покровителем литературы вообще и особенным поклонником искусства песен. Стоит назвать имя Ричарда Львиное Сердце, чтобы тотчас же вспомнить и о его верном Блонделе.

Вполне понятно, что должно было произойти из смешения французской и скандинавской крови. Богатырские фигуры викингов, такие как они изображены на одном старом ковре в Байе[9], по-видимому, мало по малу стали исчезать. По крайней мере известно, что позднее в Нижней Италии, где нормандцы встретились с немцами, последние насмехались над ними за их маленький рост. Но в них все еще сохранялся остаток дикости и неукротимого нрава Бьёрна Железнобокого и других старых поклонников Одина. Может быть, с течением времени эта дикость и жестокость смягчились и уже не были характерной чертой нормандцев. Но та неусидчивость и страсть к приключениям, которые были присущи их языческим предкам, еще долго сохранялись у норманнов-христиан, также, как храбрость, несокрушимая сила и личное мужество.