Носорог для Папы Римского
Шрифт:
— Свободно!
— Свободно!
Тейшейра оглянулся и увидел, что в городе уже разразилось наводнение. Вода в реке была переменчивой: ветер вспарывал ее поверхность в преддверии бури, а потом дожди разглаживали волны, и блеск воды тускнел. Тейшейра припомнил тяжкую теплоту муссонных ливней, дождевые капли величиной с мужской кулак. Сейчас черные тучи позади них громоздились друг на друга, складываясь в огромные башни, а порывы ветра все усиливались, ритмично наваливаясь на судно. Он слышал, как скрипят мачты, как трутся они о доски настила, а впереди виднелись смешанные воды: неспокойная поверхность устья уступала место размашистой зыби в том месте, где река становилась морем.
Тейшейра представил себе этакий полумесяц, нору чудовищного червя, оградительно свернувшегося у речного устья. Говорили, что такие существа водятся во внутренних областях этой страны. В действительности, как он знал, эта отмель была утолщением песчаных наносов, которые течение Мандови способно было оттолкнуть только на такое расстояние, не дальше, неровным подводным плато, над которым местные плоскодонные пакели проскальзывали безо всякого для себя вреда. Все остальные суда ждали прилива. Как-то раз он вместе с растущей толпой наблюдал за тем, как сел здесь на мель «Синку Шагаш», убегавший от бури, а сейчас то же самое приходилось делать и им. Буря тогда настигла его и била корабль час за часом, пока не повалила набок, а потом снова била, пока тот не разломился посередине и не стал сбрасывать команду в бурные воды. Корабль слишком поздно отчалил; на него нахлынул отлив, срывая людей с палуб и увлекая их в море, где они и тонули. На берег выбрались всего пятеро. Тейшейра помнил, что одним из них был Гонсалу, но вины на него никакой возложено не было. Заслуга герцога.
Сейчас они были почти в точности посреди между мысами, и лоцман умолк: выбранное направление должно было позволить им пройти над отмелью. Гонсалу был совершенно неподвижен и до крайности сосредоточен. Он напряженно вглядывался вперед, словно бы вчитываясь в письмена вод. Умолк даже стоявший рядом с ним доц Франсишку. Лоцман старался найти пролом, какую-нибудь брешь в этой выгнутой плотине. Потом, намного раньше, чем ожидал Тейшейра, по кораблю пробежала мягкая дрожь и судно внезапно замедлило ход, так быстро, что даже лотовые не смогли ничего уловить, — словно корпус прошел через смоляное болото. «Ажуда» дернулась вперед и высвободилась.
— Господи, — бормотал Эштеван, — Господи, Господи, Господи…
Тейшейра с ухмылкой обернулся к нему.
— Мы прошли, — сказал он.
Но Эштеван помотал головой.
— Мы на мели, — сказал он. — Это был не гребень. Даже и не банка. Мы слишком низко…
Он еще не закончил говорить, когда Тейшейра увидел, что Гонсалу поднял руку. С секунду он ее подержал, потом уронил, и в это же мгновение по шпангоутам «Ажуды» пробежала та же мягкая дрожь, а вода внезапно сделалась вязкой… Песок, подумал Тейшейра. Несколько ведер песка. Неужели мы в нем завязнем? Корабль все замедлял и замедлял ход. И остановился.
Матросы немедленно побежали к мачтам, взбираясь по лестницам и линям и ползая вдоль реев, пренебрегая при этом пертами. На палубе они раскидывали в стороны клети и ящики, чтобы добраться до крепительных уток и талей, а потом собирались в группы, чтобы вытягивать фалы. Большой треугольный парус над их головами свободно болтался в одном из углов, пока трое матросов взбирались по наклонному рею.
— Режьте шкоты! — крикнул им Эштеван. — Пусть падает!
Он ухватил Тейшейру за плечо и потащил вниз с полуюта. Секундой позже огромный парус тяжело рухнул на палубу, где они только что стояли. По всему судну матросы сражались с парусиной, канатами, линями, разнообразными талями, пытаясь убрать паруса.
Тейшейра стал пробираться вперед. Двое человек, не востребованных наверху, только сейчас поднимали упавшего палубного
— Еще бы фут воды, — негромко сказал сам себе Гонсалу. — Еще бы узел скорости.
Тейшейра проследил за его взглядом. Вода под носом «Ажуды» и вплоть до самой рубки на баке была глубокой и темной. Потом она неожиданно пожелтела. Песок, понял Тейшейра. Они застряли на самом краю отмели, балансируя на глубине чуть более одной сажени. На палубу громко упали первые брызги дождя. Все трое посмотрели наверх. Рангоут уже почти опустел, последние матросы ползли обратно по реям или спускались по мачтовым лестницам. Небо над ними удушали грозовые тучи.
— Всего лишь шторм, — угрюмо сказал дон Франсишку. — В прошлый раз мы видали и похуже. Опростал мне брюхо, словно ночной горшок, но мы сквозь него прорвались.
— Это в открытом море, — отозвался Гонсалу. — А здесь он нас разнесет в щепки.
Он еще раз посмотрел за борт. Дождь полился пуще, и ветер усилился, свища между мачтами и реями. Когда Гонсалу снова к ним повернулся, лицо у него преобразилось.
— Выход, возможно, есть. Мы еще не совсем пропали.
Говорил он быстро, повышая голос, чтобы перекрыть шум ветра. Когда он закончил, дон Франсишку принялся орать, отдавая приказания матросам.
Они разделили команду в соответствии с вахтами, и дон Франсишку взял на себя командование на нижней палубе, а Гонсалу — на верхней. Тейшейра спустился по трапу вместе с переговаривавшимися вокруг него палубными матросами. Он попал в хаос.
Между палубами все еще висела удушливая пороховая гарь, толстым слоем цеплявшаяся к изнанке верхней палубы, и воздух под ней был горячим и плотным, пропитанным запахом пота и вонью трюмной жижи. Свет, поступавший через люки и пушечные порты, едва пронизывал эту взвесь, а загружена нижняя палуба была еще безалаберней, чем верхняя. Переборки, призванные упорядочивать груз, только мешали матросам, сновавшим туда и сюда в подводном мраке, — этакие смутные промельки движения, повинующиеся окрикам дона Франсишку. Они ворочали и перетаскивали огромные ящики и сундуки, бочки и тюки, и снова тюки. Запас твердой древесины переносили вперед ствол за стволом, словно великое множество таранных бревен. Из тьмы, царившей на корме, одна за другой выкатывались бочки, подгоняемые сгорбленными фигурами. Дерево грохотало о дерево, слышались глухие удары, лязг и дребезг, пыхтение осыпаемых проклятиями и сыплющих проклятиями матросов. Тейшейра отступил под открытый люк как раз в тот момент, когда буря разразилась над ними в полной мере. Его накрыло полотнищем дождя, и он в мгновение ока промок до нитки. Глянув вверх, он успел увидеть бурлящие черные тучи. Следующее полотнище ударило Тейшейре прямо в лицо, заставив его снова отойти в сторону кормы.
— Жайме! Дон Жайме! — Перед ним смутно маячило лицо Осема, едва различимое в свете, проникавшем сквозь ближайшие к корме пушечные порты, который теперь, в зеленом мраке бури, стал еще более тусклым, чем раньше; судно содрогалось под ударами ветра. — Они что, спятили, эти белые дьяволы? — Даже сейчас с лица Осема не сходила вечная насмешливая ухмылка. — Что они делают?
Тейшейра изложил ему план Гонсалу: сдвинуть «Ажуду» с края отмели, сместив все какие только можно грузы вперед, в носовые отсеки. Осем уже тихонько смеялся, соединяя ладони в беззвучном рукоплескании.