Новик
Шрифт:
— Дело молодое, по молодости и не болеешь почти, — буркнул второй.
— Какое дело-то у тебя? — спросил первый.
— Всё то же самое, — сказал я. — Пищальки делать надобно. А на то казна потребна.
— Так в Пушкарскую избу иди, — сказал первый.
— Только что оттуда. Отправили восвояси, — сказал я. — Без грамоты, мол, ничего делать не будем.
— Ну, шельмы, — хмыкнул второй.
— Будет тебе грамота, — пообещал первый. — Сядь пока, подожди.
Как я и говорил. Главное это примелькаться. Сделаться узнаваемым. И всё сразу станет гораздо проще.
Глава 13
В итоге всё прошло как
Уговариваться, правда, пришлось весь вечер, потому что цену мастер Рыбин поначалу зарядил абсолютно неадекватную и неподъёмную. Но чем больше пива оказывалось у него в желудке, тем сговорчивей он становился, а когда я, тоже в изрядном подпитии, начал прямо на столе чертить чертежи абсолютно новых изобретений, он сломался окончательно.
Я даже сумел расплатиться по долгам на постоялом дворе.
Точных сроков Андрей Иванович мне не назвал, но обещался, что мой заказ будет делать в первую очередь, а все остальные подождут. Если, мол, не на Медовый, то на Яблочный Спас всё будет готово, тем более, этот заказ он намеревался делать сам, а не спихивать всё на ученика.
А раз нужно ждать, пока изготовят оружие, а людей в особую стрелецкую сотню пока не назначили, я решил всё-таки съездить в отчий дом. Тем более, что Леонтий мне все мозги прокапал на этот счёт, мол, нужно обязательно навестить, и от Москвы ехать не так далеко, и обратно вернуться всегда успеем. Под его натиском я и сдался. Всё равно особых дел в столице у меня не было, а праздно шататься по торжищу и глазеть на достопримечательности мне уже надоело.
Так что мы с Леонтием собрались и на рассвете выехали на Владимирский тракт, соединяющий Москву, Троицкий монастырь, Юрьев-Польский и собственно Владимир. Поклажу навьючили на трофейного мерина, сами ехали на татарских лошадках. Отцовское поместье находилось где-то между Суздалем и Владимиром, и я предоставил Леонтию ехать впереди, указывать дорогу. Память Никитки ничего не могла мне подсказать, к сожалению.
Ехать, к счастью, от Москвы оказалось не так далеко, всего пару дней верхом. По здешним меркам всего ничего, рукой подать. Ночевать останавливались на ямах, на почтовых станциях, где за малую деньгу можно было накормить и напоить лошадей, помыться в бане и переночевать на свежей постели.
На исходе третьего дня мы добрались к поместью. Пустили коней шагом, чтобы холопы могли нас заметить и доложить о прибытии гостей, а потом ещё и спешились у ворот, долго крестясь на надвратную икону Николы Угодника.
Поместье было обнесено деревянным частоколом, лес вокруг был выпилен на несколько сотен метров, так что дом боярина Злобина представлял собой небольшое укрепление, способное задержать противника на некоторое время. И пусть с этой стороны появления врагов больше не ожидалось, боевые холопы всё равно несли службу на стенах.
Ворота наконец распахнулись, встречали нас чин по чину. Дворня вся в чистом, на высоком резном крылечке стоят отец и мать, отец — в длинной шубе, с посохом, матушка — в зелёном бархатном опашне, в праздничной кике с бисерной понизью. Лица радостные, светлые. Я и сам невольно заулыбался.
— Испей с дороги, Никита Степанович, — юная девица поднесла мне корец с дымящимся сбитнем, всколыхнув какие-то давно позабытые
Я принял угощение, выпил до дна пряный, сладкий сбитень. Передал поводья одному из дворовых мальчишек-холопов, поднялся по крылечку к родителям. Немного странно было понимать, что эти люди одновременно и мои, и не мои родители, чувства были смешанные, но я позволил чувствам Никитки взять над собой верх. Поздоровался с отцом, порывисто обнял мать.
— Возмужал! До чего возмужал, сынок! — пробасил отец, хлопнув меня по спине так, что даже стёганый поддоспешник не больно-то смягчил удар.
Дальше всё происходило как в каком-то водовороте событий. Пир в просторной столовой, не такой, как у государя, но гораздо более душевный, банька-парилка, целое море пива, та самая девчонка ночью в моей светёлке, и всё остальное.
Меня долго расспрашивали о службе, о побеге из татарского плена, о путивльском воеводе, требуя как можно больше подробностей, и мне приходилось вспоминать. Но когда я дошёл в своём рассказе о том, как побывал на царском пиру, мой статус вообще вознёсся до небес. Выспрашивали всё. Кто во что был одет, кто где сидел, что подавали, чем кормили, чем поили, высоки ли потолки в Грановитой палате. Каков из себя царь, высок ли ростом, хорош ли собой, и так далее. Я чувствовал себя как на пресс-конференции, расспросы утомляли, но просто так взять и лишить всех вокруг такого удовольствия я не мог.
Леонтий, тоже сидевший за общим столом с другими боевыми холопами, тоже купался в лучах славы. Тем более, что я нисколько не умалял его роли в происходящем, наоборот, хвалил и благодарил. Было за что.
А уж когда я мимоходом упомянул о царском заказе на сто пищалей и обучение стрельцов, у отца натурально отвисла челюсть. Никак это не вязалось с образом лихого и придурковатого барчука, ещё вчера крутившего хвосты коровам.
Сам отец, Степан Лукич, тоже поделился известиями о своём походе в Ливонию. Поход у него вышел скучным, сопротивления им почти не оказывали, города распахивали ворота один за другим. Он выказывал надежду, что по окончанию перемирия русские добьют рыцарей окончательно, и мне не хотелось его расстраивать. Насколько я помнил, эта война затянется лет на двадцать, и эти первые победы обернутся досадным поражением.
На следующий день отец позвал меня на охоту, и насколько я понял, варианта отказаться у меня не было. Отправились конно, людно и оружно, то есть, верхом и в сопровождении холопов, и я глазел по сторонам, разглядывая земли, которые перейдут по наследству моему старшему брату, который сейчас тоже находился на порубежной службе.
— Что-то ты, Никита, невесел, — хмыкнул отец, поравнявшись со мной.
Ехал он верхом на пегой кобылке, с луком в саадаке, притороченном к седлу.
— Раньше тебя с охоты и не вытащить было, только и делал, что бегал дичь стрелял, — усмехнулся он.
— Сейчас другим мысли заняты, — признался я.
Мысленно я был совсем в другом месте. В Москве. А уезжать так скоро без веской причины… Ну, если и не оскорбление, то близко к тому.
— Ну, точно возмужал, — усмехнулся Степан Лукич. — Помню, и я так после верстания, одной службой жил. Ничего. Женим тебя, и пройдёт всё.
— Не понял, — нахмурился я. — В смысле, женим?
— А чего, не нагулялся ещё? — рассмеялся отец. — Не боись ты, девку подберём ладную, с приданым хорошим. Пока у нас поживёте, место есть, а потом, даст Бог, и своё поместье получишь. На бывших казанских землях теперь места много, хватает землицы-то.