Новогодний подарок
Шрифт:
«Я погиб, — думает Оттавио. — Вся моя надежда — это дядя Ламберто. Может быть, он решит умереть и оставит мне в наследство свое состояние. Или хотя бы парочку банков… Сейчас ему, наверное, уже лет сто. Хорошо бы показаться ему. Напомнить, что я единственный сын его единственной сестры. Что делать? Ехать или не ехать? Пусть решит эта моя последняя монета в сто лир. Орел или решка? Орел. Еду!»
Пять
Ему открывает молодой человек атлетического сложения.
— Добрый день, вам кого? — спрашивает он, улыбаясь.
— Мне нужен барон Ламберто.
Молодой атлет с поклоном удаляется, но тут же возвращается с прежней улыбкой:
— Скажите, пожалуйста, кого вы хотите видеть?
— Да что это, вы смеетесь надо мной? Я же сказал — барона Ламберто. Где он?
— Но он же здесь, перед тобой! Оттавио, племянник мой, единственный сын моей единственной сестры, ты не узнаешь своего любимого дядюшку?
От удивления Оттавио теряет сознание и падает как подкошенный. Придя в себя, он встает и пытается извиниться:
— Слишком велика была моя радость, дядюшка, видеть тебя таким цветущим. Сердцу не прикажешь! Ах, но я действительно очень рад! Как это тебе удалось? Ты нашел какое-нибудь новое лекарство?
— Новое и в то же время древнее, — соглашается барон.
— Нашел секрет, — добавляет мажордом Ансельмо, появившийся в дверях. Он подмигивает хозяину, как бы вежливо напоминая ему об осторожности.
— Китайский секрет? — допытывается Оттавио.
— Холодно, холодно, — говорит Ансельмо.
— Индийский?
— Холодно, холодно.
— Персидский?
— Холодно, синьор Оттавио, холодно.
— Ну ладно, — говорит барон, — я вижу, ты рад. А теперь извини, я отлучусь на минутку. Ансельмо, предложи ему что-нибудь — апельсиновый сок, настой ромашки, что захочет.
— Газированной воды, пожалуйста.
Когда Ансельмо приносит газированную воду, возвращается и барон. Он в костюме для подводного плавания.
— Не хочешь ли прогуляться со мной по подводному царству?
— Спасибо, дядя. От маски у меня болят зубы.
— Тогда располагайся. Ансельмо покажет тебе твою комнату. Увидимся за ужином.
И барон Ламберто убегает, подпрыгивая, как мальчишка. Его белокурые локоны празднично развеваются на ветру.
— Он в прекрасной форме, — говорит Оттавио. — Никто не поверит, что ему девяносто три года.
— Завтра в семнадцать двадцать пять ему исполнится девяносто четыре, — уточняет Ансельмо.
«Ситуация трагическая, — думает Оттавио, растянувшись на постели в своей комнате и пересчитывая балки на потолке, — я надеялся увидеть умирающего старика, а передо мной олимпийский чемпион со стальными мускулами, крепкими зубами и своими собственными волосами. Наследство отодвигается. Кто же заплатит очередной взнос за мою внесерийную машину? И на какие деньги я буду играть в кегли? Надо что-то предпринимать».
Первое, что он предпринимает после ужина, — крадет на кухне
Час пробил. Оттавио прокрадывается в комнату, подходит к постели, освещенной ярким лунным светом, льющимся в окно, и серебряным резаком перерезает дядюшке горло. Затем возвращается к себе, ложится в постель и не заводит будильник.
Утром, едва открыв глаза, он слышит, как кто-то громко поет:
«О, как я счастлив этим утром, как я счастлив! Пора пришла поставить парус!»
О небо! Это дядя Ламберто, еще более молодой, чем вчера, в костюме моряка! На шее не видно даже царапины.
— Вставай, Оттавио! Пойдем со мной на яхте!
Оттавио отказывается под предлогом, что на воде у него начинается морская болезнь, а сам лихорадочно соображает: «Эти современные резаки не способны разрубить даже бульонный кубик! Попробую чем-нибудь другим, понадежнее».
В эту ночь он намерен убить дядю автоматическим ружьем, взятым в оружейном зале. Он заводит будильник, спит часа два, чтобы к решающему моменту быть спокойным и отдохнувшим, затем, даже не дослушав «Гимн Гарибальди» до конца, опять осторожно пробирается в комнату дяди Ламберто, который храпит, ничего не подозревая, приставляет дуло ружья к тому месту груди, где находится сердце, нажимает на курок и делает семь выстрелов. Вернувшись к себе, он потирает руки: «Ну, на этот раз все в порядке!»
И кто же будит его утром? Опять дядя Ламберто! Бодрый и веселый, он снова поет:
«О, как я счастлив этим утром, как я счастлив! И потому я поплыву сейчас легко!»
Он в купальном костюме. На груди у него нет следа даже от комариного укуса.
— А ну-ка, Оттавио, давай вольным стилем? Два круга по озеру? Даю тебе полкруга форы.
Оттавио отказывается под предлогом, что от озерной воды у него начинается крапивная лихорадка. И остается дома — размышлять. Размышляя, он бродит по комнатам. Шарит в шкафах, роется в комодах, заглядывает под ковры, разыскивая тайное лекарство дяди Ламберто. Наконец заходит в музыкальную гостиную и тут слышит чудесный, нежный голос, который доносится из-под крышки рояля:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
Он не верит в призраки и в говорящие рояли, поэтому внимательно обследует инструмент и в конце концов находит скрытый динамик, из которого звучит этот нежный голос, без устали повторяющий:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
Оказывается, барон, нажав кнопку, чтобы убедиться, что под крышей работают усердно и в полном соответствии с контрактом, забыл выключить динамик, который и продолжает звучать:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
«Очень интересно, — думает молодой исследователь, — хотя и несколько монотонно. Посмотрим, куда же тянется эта ниточка».