Новый год в октябре
Шрифт:
Очнулся. Город виднелся вдали, за мысом. Берег. Откос, стекающий с него водопад дикого винограда. Прохлада высветленной солнцем прибрежной гальки. Мягкий плеск моря. Антрацитовый блеск скал. Небо – нежные, сиреневые облака, пронизанные рассеянным светом. Восход. Он нашел валявшуюся рядом тетрадь, вытащил спички. Поджег ее. Зашипела, плавясь обложка. Синие язычки огня, вздрагивая, поползли по бумаге; набирая силу, они желтели, тянулись вверх, сталкивались и вновь отрывались друг от друга, словно соперничая в своем торопливом переплясе.
Несколько
Странички постепенно сгорали и, подхватываемые воздушными течениями, черными бабочками отлетали в спокойную синеву моря.
Он поднялся. Пора было идти. И как–то жить.
* * *
В квартире стоял тяжелый нежилой дух.
Прошин распахнул все окна, лег на тахту, закрыл глаза, и вдруг показалось, будто никуда он и не уезжал, а то, что случилось, безумное видение; уродливый гротеск того, что не может быть никогда.
Голова кружилась от недосыпания, ресницы слипались; он до красноты тер шершавыми пальцами набрякшие веки, мечтая об отдыхе, но уснуть не мог; как только блаженная темнота, сгущаясь, начинала уносить его прочь, ее прорезал чей–то крик, в котором мгновенно угадывался голос Наташи; он вздрагивал всем телом, как будто оступившись в этой тьме, проваливался в трясину и, опомнившись, находил себя на постели – жалкого, изможденного, с нелепо дергавшейся от испуга ногой… И вновь, крадучись, подступал сон, но Прошин уже не поддавался ему, напряженно ожидая неотступного крика и следовавшего за ним падения во мрак.
Звонок в дверь вырвал его из полубредового забытья. Сжав зубы, пытаясь прогнать жужжащий шум в ушах, он, пьяно качнувшись, шагнул в прихожую, крутанул вертушку замка…
Увидел Таню.
– Леша, – торопливо заговорила она, теребя уголок легкого шелкового платка, повязанного на шее. – У меня как сердце чувствовало, что ты сегодня вернешься… Я…
– Входи, входи, – судорожно закивал он, внезапно до слез обрадовавшись, что теперь не один. – Это хорошо… ты пришла… очень… прекрасно.
Она удивленно посмотрела на него.
– Что с тобой?
– А? – Он прыснул коротеньким, всхлипывающим смешком. – Да так… Я болел… Болел… я.
Она приложила ладонь к его лбу.
– Да нет, все прошло, – скривился он, откидывая ее руку. – Все прошло… Ты садись… Я просто… Не обращай внимания. Хочешь есть? А, ничего не купил. Ну, кофе, да? Сейчас…
Он метнулся на кухню, заросшую грязью, вымыл валявшийся в раковине заплесневелый ковшик.
–
– А ты ложись.
– Не, не, не! – замахал он руками. – Пройдет… Устал, дорога…
Она все–таки усадила его в кресло и ушла на кухню. Некоторое время он прислушивался к лившейся из кухонного крана воде, звону чашек, скрипу линолеума, затем взял из бара початую бутылку водки; стараясь не шуметь, ногтями вытащил пробку и, одним махом, из горлышка, опорожнил все до капли, не почувствовав никакого вкуса, – только болезненной судорогой сжало желудок и подступила тошнота. Мотая головой, он еле совладал с ней.
– Я схожу в магазин, – донеслось с кухни, и вслед за этим хлопнула дверца холодильника. – У тебя ничего нет, даже хлеба.
– Не уходи никуда! – сорвался он с места, боясь, что вновь останется один. – Есть не хочу…
– Может, уснешь?
– Я спал, спал! Очень много спал! – крикнул он раздраженным, севшим голосом.
Неудержимо ему вдруг захотелось рассказать ей все. Он отправился на кухню. Встал в дальнем углу, чтобы она не услышала запах водки.
– Знаешь, – сказал он, взвешивая слово за словом. – Там… произошла жуткая вещь…
Она встревоженно обернулась.
– В общем, – испугавшись ее взгляда, промямлил Прошин. – Я жил в гостинице… Рядом соседи – муж с женой. Ну… мужик хотел жениться по–новой… Так, чтобы без раздела имущества. И – утопил ее… жену.
– Я думала, с тобой что–то, – сказала Таня облегченно. Прибавила: – Ужас какой. – И протянула ему таблетку: – Выпей. Успокаивающее…
Прошин остолбенело, как загипнотизированный, смотрел на нее. Что–то странное виделось ему в ее лице, голосе, выставленной вперед руке..
Механически взял таблетку, проглотил, позволил напоить себя теплой водой. Потом взахлеб начал что–то рассказывать… Крымские впечатления, анекдоты, вернулся к идиотской истории о негодяе–муже, придумывая все новые и новые подробности, пустился в рассуждения вокруг того, как это, было, наверное, трудно - убить и что сейчас этот убийца чувствует.
– Леша, – неожиданно перебила она. – Я ведь пришла к тебе… насовсем. Я люблю тебя…
Он запнулся. Затем безо всяких мыслей произнес удивившую его самого фразу:
– Меня могут любить либо те, кто знает меня слишком хорошо, либо те, кто знает слишком плохо. А хорошо знаю себя только я сам.
И рассмеялся – уж очень забавно вышло…
Обнял ее, ткнулся щекой ей в плечо. Почувствовал запах больницы, какого–то лекарства… Почему–то всплыло слово: «карболка».