Новый Раскольников

Панкин Борис Александрович

«ты ещё не пришла…»

ты ещё не пришла, а я вот давно уже припёрся, разделся и рассекаю тут неглиже, ожидая тебя, выгляжу как дурак. ты скажешь, что сроду так, но это не так. я умён и наг, и, можно сказать, красив. выражаюсь гладко, внятно, без инвектив. перед тем как сказать, думаю что сказать. — твою маму вполне бы устроил подобный зять. мы бы жили с тобою в городе, где река, закованная в гранитные берега, неспешно несёт свои воды в финский залив, иногда я почти уверен, что «we will live» с тобой под одною крышей, являя собой семью, долго и счастливо… об этом-то и пою вот

уже девять лет почти в пустоте, вотще. жаль, что ты не пришла, и вряд ли придёшь вообще.

Боязнь замкнутого пространства

И вот мне приснилось, что сердце моё не болит.

Н. Гумилёв

В глазах у встречного мента — Томленье и тоска. В метро — тщета и суета. И грань весьма тонка, Что отделяет бытиё От тени бытия. Тут одиночество — твоё. И суета — твоя. В туннель уходят поезда, Скрываясь в темноте. И всякий, кто попал сюда, Напоминает тень. Въезжая в непроглядный мрак, За окнами — свинец, Вдруг понимаешь — всё не так, Ты сам — почти мертвец. В себя приходишь, только лишь Выныривая на Поверхность. — Небо, контур крыш И, вроде как, весна. И кажется, что мир — другой. И ты — живой на вид. И колокольчик под дугой. И сердце — не болит.

фрагментик

…а по утрам они просыпались сами, переговаривались простуженными голосами, любили друг друга, потом курили в постели, разглядывали заоконные акварели. той зимою смеркалось рано, уже в четыре становилось всё расплывчатым в этом мире. люди, дома, деревья, площадь у рынка подёрнуты были сиреневой, сизой дымкой. той зимою не было солнца, но было небо, заполнявшее этот город так, что где бы ни находились бы мы с тобою, всегда казалось, что нас отделяет от неба всего лишь малость.

отворот (заговор от тоски)

благословясь и перекрестясь, встану я, раб божий, с опухшей рожей. выйду на топкий берег угрюм-реки заговор творить от тоски. поверну лицо своё на восток, заговорю так: как вода уходит в песок, как ветер уносит тучи, как падает с горной кручи стремительная лавина, так и ты уходи, кручина. смою речной водой хмарь с лица, тоску с души. благословясь и перекрестясь, пойду вдоль угрюм-реки месить сапогами грязь, заговор творить от тоски. как огонь поглощает дрова в печи, как пожар пожирает дом, превращает ольшаник в дым, так и ты выгорай, кручина. смою речной водой хмарь с лица, золу с души. благословясь и перекрестясь, выйду я, раб божий, тобой корёженный, звериной тропкой на берег топкой. встану на коряге, гляну в бумаги. там у меня заговор от тоски, писаный от руки. смою речной водой хмарь с лица, тебя с души.

«я иду тебе навстречу…»

я иду тебе навстречу. я — умён, богат, беспечен, у меня в порядке печень и другая требуха. ты — потрясная блондинка — шея, грудь, походка, спинка. ты меж рёбер, словно финка, входишь в сердце и — ага. и уже плетусь я следом. мне покой и сон не ведом. лексикон мой сдобрен бредом. в голове сумбур от грёз. сыпь на коже, тик на роже, изнутри сомненья гложут. упаси меня, мой

боже, от таких метаморфоз. значит так: иду я мимо, нелюдим и строг, вестимо, в ореоле, типа нимба. не гляжу по сторонам. ни к чему хмельная прана, охи, вздохи у фонтана. мне весна по барабану. — вдруг ты выскочишь и — ам!

амнезия

извиваясь ночью на простыне —

как не сказано ниже по крайней мере

И. Бродский

попасть бы под трамвай, но не смертельно. лежать в больнице, слушать пенье птиц. вести простую жизнь растений. не различать имен, не помнить лиц. открыть наружу дверь, как новую страницу. (диагноз: безнадёжен — амнезия) и больше никуда не торопиться — забыл, не помню, болен сильно. ночами спать глубоким сном младенца на белой простыне. и видеть сны. и умереть во сне. от остановки сердца.

камера

загнанных людей сдают… куда? в вытрезвитель? в дурку? на храненье в камеру, где сквозняки и тени, и горит, горит моя звезда. загнанных людей ведут… к стене? — в тихий дом над синею рекою. в тишину приёмного покоя. как там в этой ватной тишине? — вечный полдень, благодать, уют, музыка волшебная играет. там никто, никто не умирает. — не дают.

«жаль, что ты опять не позвонишь…»

жаль, что ты опять не позвонишь — у тебя проблемы с телефоном. либо убежали макароны. ты по кухне ловишь их, кричишь: врёшь, от этой скалки не уйдёшь ну-ка! быстро! марш назад в кастрюлю! и разгорячёно кажешь дулю. и пустырник огорчённо пьёшь. или нет, наверно, всё не так — у тебя проблемы с телефоном. шнур погрызли мыши. оголённый провод заискрил, и звук иссяк. в трубке телефонной тишина затаилась, скорбная, немая. ты сидишь, колени обнимая, на диване в комнате одна. и в расстройстве горестно молчишь. …жаль, что ты опять не позвонишь.

«любой високосный год…»

Как в глухом лесу плачет чёрный дрозд.

А. Башлачёв

любой високосный год — знаковый и дурной. втягиваешь живот, падаешь в перегной. пытаешься прорасти мыслящим тростником, в сущности, обрести новую жизнь. о ком заплачет в глухом лесу чёрный от горя дрозд, — так ли уж важно? — суть в том, чтобы ты пророс. так выпусти по весне к небу побег живой. что не убьёт, сильней сделает нас с тобой.

«оличка лапочка…»

оличка лапочка нежный цветок росянки ты так волшебна невинна и всё такое мне до тебя дотронуться ли рукою злой амазонки взбалмошной вакханки оличка ласточка рыбка моей печали рядом с лакуной сердца в лагуне ласки в омуте беспокойства готовлю ласты склею их ненароком и чао-чао

студгородок

студенты прохладной жизни, молодая шпана. чувствуешь себя лишним — персонажем сна — вязкого и чужого, где вся твоя роль: не говорить ни слова, потягивать алкоголь. слоняться по территории, узнавать места, и понимать — ни горя, ни радости — пустота.