Новый Вавилон
Шрифт:
— Через столько лет?!
Папа молча пожал плечами.
— А вы обратили внимание еще на одну странность, друзья? — подал голос Жорик.
— На какую? — уточнила я.
— По ходу повествования полковник Офсет постоянно перевирает фамилии большевистских лидеров. Например, называет председателя ВЧК Дрезинского Дзержинским, Льва Трольского — каким-то Троцким, и так далее…
— Да, действительно, — согласился Мишель. — Я подумал, это Рита неправильно читает…
— Вот спасибо! — фыркнула я. — По-твоему, мне неизвестна фамилия Дрезинского?! Может, ты забыл, что я учусь на историческом факультете?!
— Получается, полковник Офсет
— Он, между прочим, тоже не был докером, — напомнила я, обидевшись за сэра Перси.
— Согласен с тобой, принцесса. Смутно представляется, из каких соображений полковника угораздило называть основателя большевистской партии Владимира Ульянова-Вабанка Лениным…
— Ленина — фамилия его матери, — тихо сказал Мишель.
— Точно, — Жорик хлопнул себя по лбу. — Тогда тем более непонятно, что это на сэра Перси нашло…
— Отнесем в загадки, — сухо сказал Мишель.
— Читай, Марго, — попросил Жорик. — Может, нам посчастливится найти ответы у сэра Перси…
***
С дивана, куда незаметно для нас перебрался Гуру, донеслись раскаты богатырского храпа. Наконец-то Вывих отрубился и теперь пребывал в глубочайшей отключке. В своей Шамбале, именуемой Беловодочьем, подумалось мне, и я попытался усмехнуться. Но, не успел. Товарищ Шпырев, приобняв Генри за плечи, запел очередную революционную песню. Она была еще мрачнее предыдущей…
Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут…
Вихри враждебные… — повторил я про себя и почувствовал, как трепыхнулось сердце. И не зря. Песня, исполненная под конец того вечера, стала для нас пророческой…
IV. Вихри враждебные…
Истина двойственна, так как она есть и объективное открытие, и свободное порождение человеческого духа, которого не существовало бы нигде, если бы мы сами его не производили…
Рудольф Штайнер
В мире нет ничего могущественнее идеи, время которой настало…
Виктор Гюго
27 июля 1926 года, Бразилия, среднее течение Амазонки
Солнце явилось ко мне поутру на пару с умопомрачительной мигренью. Пожалуй, я чувствовал себя даже хуже, чем накануне за столом. Заставив себя разлепить глаза, я обнаружил, что койка Генри пуста. Мой мальчик куда-то ушел. Превозмогая головную боль, я покосился на иллюминатор. Судя по углу, под каким солнечные лучи падали через него, было около восьми утра. В лучшем случае — половина восьмого. Что сказать, Сара, продирать глаза в столь поздний час — стыд и позор для бывалого путешественника, даже если накануне он сделался жертвой пищевого отравления, стремясь не ударить лицом в грязь перед своими новыми товарищами.
Условно говоря во всех отношениях…
Иллюминатор был нараспашку, пропуская в каюту не одни солнечные лучи, но и свежайший воздух с реки. Кое-как добравшись к проему, я подставил ему лицо, вдыхая его полной грудью. В итоге у меня даже закружилась голова, зато тиски, сдавливавшие виски, немножко ослабли. Почувствовав себя несколько лучше, я выглянул наружу, не позабыв прищурить веки. После полумрака каюты мир за пределами броневых плит сиял так,
Как сразу же выяснилось, «Сверло» еле полз у самого берега, поросшего густым тропическим лесом. Кое-где, на расчищенных от джунглей площадках, виднелись убогие хибары, сколоченные из фанерных щитов. Людей видно не было, за исключением нескольких туземных мальчишек. Неистово размахивая руками, они неслись по песку, не отрывая глаз от миноносца и перекликаясь восторженными воплями. Кто бы сомневался, они никогда прежде не видели такого странного корабля, наверняка он казался им диковинным пришельцем с противоположного края Вселенной. Странником, заблудшим в Амазонию по чистой случайности…
Помахав пацанам рукой, я двинулся к двери, намереваясь отправиться на поиски Генри, когда уловил нарастающий свист. Подсознание распознало его до того, как мозг сподобился сформулировать мысль: в природе нет ни одного живого организма, способного исторгнуть подобный звук. Желудок болезненно сжался, меж лопаток пробежал холодок. Свист резко оборвался, на берегу, там, где только что вприпрыжку неслись мальчишки, полыхнуло. Я машинально зажмурился. И все же успел разглядеть фонтан песка, взметнувшийся вверх и в стороны. Выругался хрипло, метнулся обратно к иллюминатору, во все глаза уставился на уродливую воронку с черными рваными краями, из нее струился сизый дымок. Мальчишки исчезли. Испарились…
— Черт! Черт! Черт! — крикнул я. — Что происходит?!!
Словно в качестве ответа откуда-то издали, с противоположной стороны, донесся новый пронзительный свист. Выкрикнув имя сына, я стремглав бросился к двери. Когда дергал ее на себя, уловил сильнейшую вибрацию под ногами. Палуба задрожала, где-то внизу проснулась машина. Миноносец затрясся всем своим стальным чревом, котлы вспыхнули адским огнем, охватившим впрыснутую через форсунки нефть, пар под сумасшедшим давлением обрушился на лопатки роторов турбин. Валы пришли в движение, бешено вращая гребные винты, и эсминец буквально прыгнул вперед, как рыба, выпархивающая из воды, прежде чем подкравшийся из глубины хищник вонзит зубы ей прямо в брюхо. Схватившись за кромку двери, чтобы не упасть, я обернулся к иллюминатору. Берег быстро отдалялся, место, где только что погибли мальчишки, уже пропало из виду.
Узкий коридор, куда я вывалился, освещался забранными в толстые плафоны лампами. Они тревожно моргали, на судне пробили боевую тревогу. При этом, проход оставался безлюден. На одно короткое, но тошнотворно кошмарное мгновение меня охватил липкий страх, панический и постыдный одновременно. Я вообразил, что остался один на корабле, какая-то надчеловеческая сила, пока я бессовестно дрых, забрала Генри и членов экипажа, как это случилось на шхуне «Мария Селеста». Мысль была бредовой по определению, эсминец маневрировал, совершая резкие эволюции, значит, им управляли с мостика или из рубки. Только идиот мог вбить себе в голову, будто его забыли, будто ручную кладь.
— Генри?!! — снова закричал я и понесся по коридору к ближайшей лестнице, ведущей на верхнюю палубу. Но не добежал. Когда до выхода оставалось всего пару ступеней, люк распахнулся мне навстречу. Сверху посыпались матросы. Как картофельные клубни из порвавшегося мешка. Кто-то из них впечатался плечом мне в грудь, отшвырнув на стальную переборку. Шмякнувшись спиной, я вдобавок, приложился к ней затылком. Но, не почувствовал боли, увидав Генри. Мой мальчик был среди моряков.
— Ты цел?! — задыхаясь, я начал ощупывать его.