Новый Вавилон
Шрифт:
— Ваш брат слишком добр ко мне, мадемуазель, — обронил я дипломатично, пытаясь сообразить, куда она клонит. После очередного тоста это оказалось проблематично. То есть, я, разумеется, уловил некий завуалированный посыл, но никак не мог сдернуть вуаль, чтобы осознать сказанное в полной мере, втиснув в любую из известных мне систем координат. Брат фройлен Штайнер полагал Шамбалу вместилищем Грааля, ассоциируя с волшебным кельтским замком Монсаваж, а меня — реинкарнацией рыцаря Парцифаля? Однако…
— Доброта здесь абсолютно
— По-вашему, Шамбала и замок Монсаваж — одно и тоже?
— А разве нет? — усмехнулась она. — Monsalvage означает — Мое Спасение. Разве вы не подразумеваете нечто подобное, говоря о Шамбале? Разве не к нему стремимся все мы в той или иной мере и, каждый по-своему, разумеется? Разве она — не та Гавань, куда возвращаются все корабли…
— Наверное, — сказал я не слишком уверенно.
— Кельты считали, на замок Monsalvage наложено заклятие, и никто не может найти его, ибо он невидим. Как невидима буддийская Шамбала…
Тут я предпочел вспомнить, что молчание — золото.
— Но избранный, тот, кто способен увидеть Monsalvage, сумеет подобрать ключи… — добавила фройлен Штайнер вкрадчиво. — И еще, Руди говорит, что если вы и вправду — сэр Парцифаль, то, может статься, найдете свою Шамбалу даже быстрее, чем это получится у него, не выходя из лаборатории…
— Ваш брат планирует найти ее прямо у себя в лаборатории? — я невольно склонил голову на бок. Это было что-то новенькое.
— Вот именно, — подтвердила Эльза Штайнер со спокойным достоинством.
— Значит, себя он тоже полагает Парцифалем?
— Ни в коем случае не претендует на это, — откликнулась она. — Парцифаль — немножко наивный, но неутомимый и целеустремленный странник, боги благоволят к нему, почти как к юродивому, ибо он, признаем это, положа руку на сердце, толком не представляет, куда идет. Просто стремится вперед, и все, как какой-то сперматозоид. Руди же, скорее — Мерлин. Мудрец, достигший просветления упорными многолетними практиками. Боги склонны подтрунивать над такими, подозревая в чрезмерной гордыне. Вспомните, полковник, что сталось со строителями Вавилонской башни…
Я густо покраснел, несколько задетый этим безобразным сравнением со сперматозоидом. Конечно, Эльза Штайнер была ученой, а им свойственно несколько иначе смотреть на биологию. И все же…
— Руди на Шамбале конкретно зациклился, — вставил Гуру глубокомысленно, вымакивая янтарное масло со дна тарелки из-под пельменей ломтем ржаного хлеба. — Его Анька Бризант на тему подсадила лет двадцать назад, а она — такая стерва злогребучая была, между нами, девочками, говоря, у кого хошь, мозги набекрень съедут…
— Вы считаете моего брата чокнутым? — холодно осведомилась фройлен Эльза, и на меня повеяло чисто антарктической стужей. Не забывай, милая Сара, я ведь сидел между ними. Но,
— Только в части поисков Шамбалы у себя дома! — отвечал Гуру. — Как же, млять, она его там ждет — дожидается. Прям под крыльцом или на полу, аккурат за ночным горшком! — махнув рукой, Вывих зацепил пустую тарелку, и та, звеня, покатилась под стол.
— Эй?! — воскликнул Шпырев неодобрительно. — Ну-ка, полегче с казенным имуществом!
— Виноват, Ян Оттович…
Кряхтя, Гуру полез под стол. Шпырев, удовлетворившись, вернулся к прерванному разговору. Невероятно, но, насколько я сумел разобрать, навострив уши, начальник экспедиции особого назначения агитировал нашего мальчика вступить в коммунистический союз молодежи — это такое дочернее подразделение марксистской партии, откуда она черпает человеческий материал, когда ей требуется пополнить ряды.
— А я тебе рекомендацию дам, — обещал Ян Оттович Генри. — У меня, как у члена ВКП(б) со стажем, есть такое право. Считай, юнга, она у тебя уже в кармане, ты паренек — что надо, у меня на это дело — глаз наметанный — еще со времен подпольной работы. Прямо сейчас членский билет и оформим, не отходя от кассы, и уж потом круто вверх пойдешь. Все получишь от Советской власти, и кожанку, и наган, и даже на броневике прокатиться сможешь, понял, нет?
Генри был явно слегка озадачен таким оборотом дела, но все равно слушал Педерса с интересом. Я в который раз решил, мне пора прийти сыну на выручку, но фройлен Штайнер, разгадав мои намерения, удержала меня.
— Пускай поговорят, — сказала она, стиснув пальчиками мое запястье. — Ян Оттович — хороший русский мужик. Я бы сказала — он олицетворяет все то лучшее, что есть в русских мужиках, только его не всегда разглядеть получается…
— Он, млять, латыш! — зло поправил ее из-под стола Вывих. Похоже, его экспедиция за улетевшей тарелкой приобрела затяжной характер.
— Ян Оттович для своих людей — и за отца, и мать, за старшего брата, — проигнорировав едкое замечание Гуру, добавила фройлен Штайнер. — Помните, как у русского поэта Лермонтова: — полковник наш рожден был хватом, слуга царю, отец солдатам…
— Какой, млять, царь, совсем без царя в голове?! — долетело снизу. Терпение фройлен Штайнер, по всей видимости, лопнуло, и она не оставила новую сварливую реплику Гуру без внимания.
— Вот вы Вывих, сказали, искать Шамбалу в лаборатории — глупость, не так ли? — спросила она, приподняв скатерть.
— Хуйня полная, прошу простить мой французский! — откликнулся Гуру.
— А в Гималаях, которые вы облазили сверху донизу, умнее было ковыряться?!
Вывих на удивление, не принял вызова.