Новый Вавилон
Шрифт:
— С прибытием на борт, падло, — приветствовал меня Извозюк и, выбросив ногу в тяжелом моряцком ботинке, врезал мне по ребрам. В боку словно разорвалась граната, замычав, я перевалился на противоположный бок, корчась от нестерпимой боли.
— Боцман! — строго прикрикнул сверху Сварс — Тут вам не футбольное поле! Опять за свое?!
— Та я так, чисто для затравки.
— Товарищ Педерс поручил нам узнать у арестованного комбинацию слов, которая служит звуковым ключом к объекту, — предупредил Сварс.
— Шо узнать?! —
— И, если вас, товарищ боцман, угораздит прихлопнуть товарища путешественника до того, как он в точности и по буквам распишет, что именно надо говорить, когда мы найдем его Белую пирамиду, вы будете расстреляны перед строем.
— За шо это?!
— Смотрите, товарищ Джемалев, вас это тоже касается…
Турок кивнул.
— Все будэт харашо, Аллахом клянусь.
— Товарищ Педерс ждет меня у себя. Я спущусь к вам позже, как только освобожусь, — сказал Сварс.
Когда за ним захлопнулась дверь, я, приложив отчаянные усилия, исхитрился приподняться и встать на четвереньки. Далеко не самая удачная позиция для отчаянной борьбы, но это было все, на что меня хватило. Сломанные ребра затрудняли дыхание. Малейшие движения откликались кинжальной болью. Тем временем турок, откуда-то из глубины помещения, велел боцману усадить меня на стул.
— Там же мертвяк! — напомнил Извозюк ворчливо.
— Скинь нахуй… — откликнулся Джемалев.
— Чего сразу я?!
— А кто его замачил?! Стэмнеет, викинешь за борт…
— Ага, нехуй мне больше делать…
Неожиданно в поле зрения появились широкие сафьяновые шаровары. Сильная пятерня ухватила меня за шиворот, как щенка. Рывок, и я, хрипя, оказался на коленях.
— Что-то ти савсэм нэ такой борзый, как двадцать лет назад, когда я тваю бабу хател ибать, — заметил турок. Вторая ладонь, цепкая, как клешня, впилась мне в подбородок, вывернула его кверху. — На мэнья сматри, сука, когда я с табой разгавариваю. Вспомнил, да?
Я уставился на него, выбор-то был невелик, но так и не смог понять, о чем он треплется.
— Ты выебал его бабу, или он выебал твою, я шо-то не понял, Джемаль? — осведомился Извозюк издали. Одновременно раздался глухой стук, тело несчастного каперанга, покинув стул, упало на пол.
— Хател выибать, — пояснил турок терпеливо. — Абязательно абрезал бы ей саскы, на память. А этот пес, — тут турок встряхнул меня за воротник, — нэ дал. За это я абрэжу ему яйца…
И вот только тут до меня дошло, отчего мне еще вчера показался знакомым этот негодяй. Понимание пришло — как холодный душ. Джемалев? Бог мой, спустя столько лет я повстречал кровавого Ас-Саффаха, генерал-губернатора Багдада Джемаль-пашу, прозванного арабами Мясником…
Наша встреча показалась мне столь невероятной, что я рассмеялся через боль.
— Смишно тэбэ? — несколько опешил Ас-Саффах. Вместо ответа, я нанес ему апперкот, метя прямо в пах, раз его так беспокоило это место. Жаль, серьезно
— Ах ты ж бычара, блядь! — крикнул Извозюк и ринулся в атаку, громоздкий как надвигающийся паровоз. Мне было нечем встретить его, ведь я по-прежнему стоял на коленях, не имея сил подняться на ноги. Первый удар мне еще удалось кое-как парировать, следующий поверг меня на пол. Я упал, осознавая четко, больше мне не встать. В дверь ворвались дежурившие в коридоре матросы, их привлек шум борьбы. Втроем они принялись лупить меня ногами, по чем попало. Чей-то тяжелый башмак попал мне в ухо, отправив в глубочайший нокаут. Это была анестезия, почти эвтаназия, прервавшая экзекуцию…
***
Не знаю также, сколько времени я провалялся в отключке. Пару часов или пару дней? Мне бы следовало спросить об этом у Триглистера, но я не додумался сделать это, пока мы были вместе. Именно Меер Аронович стал первым, кого увидели мои глаза, когда я, наконец-то, сподобился разлепить веки. Это, кстати, был довольно мучительный процесс.
— Меер Аронович? — прошептал я через силу. Губы так опухли, что едва шевелились. Кроме того, я недосчитался нескольких зубов, нащупал кровоточащие лунки от них языком, товарищ Ас-Саффах, на удивление, не вырвал мне его…
— Товарищ Триглистер? — снова позвал я в темноту, обращаясь к неясному человеческому силуэту. — Это вы? — Обзор был, кстати, так себе. В помещении стоял полумрак, а глаза, стараниями дубасивших меня моряков, превратились в узкие щелочки, жалкое подобие смотровых прорезей боевой рубки эсминца. — Меер Аронович, вы чего молчите?!! — мелькнула паническая мысль, вдруг Ас-Саффах, оставив меня на десерт, исполнил угрозу в отношении моего соседа по камере, и Триглистер распрощался с языком?!
— Чего вы огете, как недогезанный, Офсет?! Мало вам всыпали?! Добавки пгосите?! Здесь это запгосто, если до вас еще не дошло!!
И вот тут, каюсь, со мной случился нервный срыв. Я засмеялся, сначала негромко, затем все смелее и громче. Я просто покатывался со смеху, а слезы текли из глаз, размывая запекшуюся на щеках кровь. Это была натуральная истерика, обуздать ее оказалось выше моих сил. Благо, чудовищная боль в грудной клетке помогла мне опомниться. В конце концов, смех сменился протяжным стоном.
— Так вам и надо! — проговорил Триглистер назидательно. — Чему вы гадуетесь, одного не пойму!
— Простите меня, Меер Аронович, — сказал я, отдышавшись. — Только скажите, прошу вас, не отмалчивайтесь, это и есть то самое Светлое Будущее, за которое вы все так страстно боретесь?!