Ноябрьский дождь
Шрифт:
– И что это было?
– нутряным голосом спросила Мегуми.
– Немножко поиграл в Арнольда Шварценеггера, - переместив пистолет из кармана за пояс, ответствовал Сэм.
– Игры у тебя...
– тяжело выдыхая воздух и напряжение, проворчала она.
– Такое только в аниме увидишь...
– Голливуд раньше додумался снимать трэш, - Ватанабэ глянул вглубь главного коридора. На помощь убитым никто не спешил. Как он и думал.
– Давай-ка пойдем отсюда подальше.
– Возражений по этому поводу и не жди, - девушка первой шагнула вперед.
Глава 3: Подхлестни мое сердце
Артуру Хендриксу хотелось
Глава Восьмого отдела по-прежнему сидел у себя в кабинете, в очках AR и одновременно за классическим компьютером, работая с подчиненными и данными. И эти самые данные заставляли дивиться. Как выяснилось, в течение часа после захвата заложников в Меркури по Интернету расползся новый вирус, ломающий цензуру. Таких было много, хакеры навострились писать их с тех пор, как во всей Европе ввели контроль электронного пространства. Ответственные за борьбу с "виртуальной преступностью", или, как еще называли подобную деятельность, кибер-терроризмом, спецслужбы без особых проблем принимали контрмеры, и большинство защитных программ свалить не удавалось, а в редких случаях успеха дыры быстро залатывались. Созданную систему цензуры и контроля за содержимым глобальной сети некоторые называли тоталитарной и недемократичной, но власти Союза, далекие от игр в свободу слова и мысли, прекрасно понимали, что в информационной войне важнее всего перекрыть кислород всякой партизанщине. А потому любой отрезок виртуального пространства, относящегося к Европе, будь то сайт с экстремистским уклоном или файлообменник без лицензии, находился под постоянным надзором. Доступ к "чужим" секторам сети для широких масс был также закрыт, и лишь те немногие, кто не желал пользоваться "кастрированным" Интернетом, вырывались в большой мир через прокси и прочие ухищрения. Большинству же людей было откровенно все равно, и та информация, что они получали, была отфильтрована и на сто процентов одобрена властью их государства. А потому информация о только что случившемся террористическом акте не должна была и не могла подаваться неверно, обширно и бесконтрольно. Опыт предыдущих поколений показал, как можно наносить удары словом и картинкой
И все же информация вдруг потекла неудержимым потоком.
Выпущенный вирус, самостоятельно сконструировавший себя из нескольких десятков программ, атаковал защитные системы, возведенные "CDM" и неожиданно прорвал блокаду. Защитную программную стену попросту разнесло на кирпичики. И сразу же вспыхнули кровавыми язвами индикаторов сигналы. Сигналы, сообщавшие об активации неоднократно обрушенных сайтов, внезапном открытии новых, появлении видео, снимаемого с места событий иностранной прессой. Да, прессой. Прессой, которая, как выяснилось, знала о случившемся едва ли не больше спецслужб. В Калифорнии срочные программы новостей показывали фотографии некоего Ясфира, называемого предводителем террористов. С каким-то сладострастным упоением в Вашингтоне угадывали количество возможных жертв. Требования таинственной группы озвучивались в прямом эфире на весь мир, в том числе и на Союз. Люди видели и слышали следующее: их соседей и друзей захватили воинствующие фанатики, требующие освободить свои земли. Информация подавалась с ненавязчивым оттенком одобрения. Пару раз скользнуло в речи одного ведущего слово "повстанцы" вместо "террористы".
Отогнанные подальше от здания театрального центра журналисты иностранных новостных служб сориентировались очень быстро. Когда люди, родственники, друзья, семьи оказавшихся пленниками людей в Интернете, по телевизору, от друзей узнавали о случившемся, их первым инстинктивным порывом было поспешить на место трагедии. И по пути стервятники с микрофонами и видеокамерами, ошивавшиеся на границе, за которую посторонним было нельзя, ловили их, набрасывались с вопросами, красочно расписывали творящееся вокруг.
Нервное напряжение росло очень быстро. Даже покорное телевидение поддалось накапливающейся
"Сработано хорошо", - думал про себя Хендрикс.
– "Сначала кто-то резко обрушивает заслон и выливает в сеть информацию. Этот поток провоцирует чужих телевизионщиков выступить и начать нагнетание обстановки. За ними волей-неволей дергаются наши, пока неповоротливые мы пытаемся среагировать. И вот итог - люди напуганы и способны причинить нам неприятности. Общество оказалось открытым для информационного вливания. Резонанс будет расти. Что как раз нужно при захвате заложников. Не бездарно получилось, не бездарно".
Краем глаза седовласый мужчина смотрел обрезанное окошко с видео, на котором корреспонденты брали интервью у какой-то растрепанной женщины.
– Дочка моя, моя девочка, там!
– кричала она, и по сморщенному в плаксивой гримасе лицу бежали слезы.
– Нас не пускают! Почему они ничего не делают?! Ее же там убьют!
На заднем плане виднелась горстка людей, толпившихся возле полицейских ограждений, и одинокий полицейский, раздраженно махавший на них рукой, призывая убираться подальше.
Взгляд Хендрикса оторвался от репортажа, мгновенно переставшего звучать в ушах, и обратился на физиономию американца-ведущего в очках, вытянувшего тонкую шею и вслушивавшегося во что-то. Внизу очередного видео горела надпись: "Звонок из захваченного здания!" Вот черт! Это совсем нехорошо!
– Нас здесь около тысячи, - дрожащим голосом говорил какой-то мальчишка.
– Обращаются с нами хорошо, если вести себя спокойно. Они говорят, что готовы умереть все до единого. У них есть бомба, и они взорвут всех, если полиция попробует провести штурм. Они требуют немедленно пустить к ним представителей СМИ и выслать переговорщиков. Пока требования не будут выполнены, они никого не отпустят...
– Да что за вашу мать...
– пробормотал Хендрикс себе под нос.
– Это уже полный беспредел.
И впрямь, подобные выходки со стороны телевизионщиков не встречались уже давно. Кто-то придумал записать звонок и выложить в сеть, не иначе. Это уже было жутко. Но вот крутить его в прямом эфире, чтобы все слышали... Как только смелости хватает? Цинично и бессовестно чужаки копались в страшных подробностях происходящего. Это было очень опасно.
– Стрельба стихла, - сообщил Мастер, загудев в ушах без предупреждения.
– Пришел звонок с наладонника одного из заложников. Террористы снова требуют переговорщиков и телевидение.
– Пресс-конференция?
– Да.
– Пускайте.
– Уже.
– И проверьте, что там за стрельба.
– Работаем.
– Проверьте сигналы наших.
Повисла едва заметная пауза.
– Думаете?
– Почти уверен. Действуй.
– Ты кто?
– спросил заросший густой щетиной смуглолицый мужчина в черной камуфляжной форме. Он сидел, вальяжно развалившись, на стуле, приставленном к стене коридора, начинавшегося сразу за поворотом из вестибюля. Позади, за спиной еще одного затянутого в черное мужчины, застыли полузакрытые двери захваченного зала с заложниками. Сидевший лениво поправил автомат на коленях.
– Доктор, - ответил густым сочным голосом светлолицый европеец. Его короткая борода чуть дрогнула, когда мужчина совершенно неожиданно улыбнулся.
– Скажи, а разве не принято в вашей культуре вставать, когда входит тот, кто старше?
В глазах щетинистого отразилась злоба, наполовину разбавленная растерянностью. Вряд ли он ожидал подобного поведения от человека, под прицелом вошедшего в захваченное здание и уполномоченного первым говорить с захватчиками. Но облаченный в серую неброскую куртку и синие джинсы пухлый незнакомец с крупной залысиной во лбу и отвисшими щеками держался так, словно не висела на нем сейчас ответственность за сотни жизней. Замечание террористу он сделал ласково и непринужденно, без малейшего признака нервозности. А ведь за такое можно было и умереть.