Нравственный образ истории
Шрифт:
На первых порах Михаил Палеолог пожинал обильные плоды никейских посевов. Возведённый на трон архонтами (высшей знатью), он раздавал им поместья и вольности. Он торопился. В 1260 году патриарх Арсений, поддавшись уговорам, помазал его (Михаила) на царство, как соправителя сироты Иоанна. Под нажимом двора и синода он начал помазывать Палеолога первым. Малютка Ласкарис, ожидая своей очереди, стоял в стороне. Да так и остался стоять, имея на голове не венец (стемму), а просто повязку с драгоценными камнями. К участию в таинстве царевича не допустили. Патриарх, увидев, как грубо он обманут Палеологом, в гневе удалился в уединённый монастырь, бросив все дела. Синод был потрясён, испугался и сам император. Трон под ним неожиданно зашатался. Народ помнил о добродетелях Ватаци и чтил память Ласкарисов. Не жалея их золота, Палеолог взялся за примирение враждующих партий. Он тратился так, что подрывалось финансовое благополучие
После вероломного коронования Палеолога патриарх перешёл в оппозицию. Сместить его по закону не представлялось возможным. Ереси в Церкви не было. Письменного отказа Арсений не давал. Избранный синодом Никифор не получил поддержки большинства епископов и вскоре умер. Хартофилакс (начальник царской канцелярии) Иоанн Векк (будущий патриарх-униат) распространил тогда слух о своём видении, будто бы все архиереи скоро перемрут. Положение Палеолога осложнилось. И тут пришло сообщение о взятии Константинополя.
Для императора то было настоящей удачей. Его сторонники ликовали. Им предстоял возврат в «акрополь вселенной», как писал о Царьграде сам Палеолог. Престиж мировой столицы - Второго Рима– тешил сердца честолюбцев. Сбылись и чаяния патриотов, ожидавших изгнания ненавистных латинян. Не радовалось только население Малой Азии, трудами которого создавалась мощь Никейской державы. С уходом двора в Константинополь оно теряло власть, близкую народу; теряло героя Феодора I, который в одном из сражений лично зарубил турецкого султана; теряло патриархально-хозяйственный режим Иоанна Ватаци. Ведь даже при нервнобольном и жестоком Феодоре II любой крестьянин мог прийти к воротам дворца и просить у самого царя управы на сильных мира. От простых людей уходила твёрдая власть, сохранявшая нацию, не разорявшая народ поборами, чтившая обычаи и местные отношения. И та богатейшая казна государства, что прежде покрывала все непредвиденные расходы на нужды подданных, теперь утекала в карманы ловких, ненасытных до роскоши царедворцев. Самой же империи,начиная с малоазийских областей, грозило обнищание материальное и духовное.
«Новому Константину», как теперь величали Михаила Палеолога, необходим был внешний блеск. Его вход в столицу Византии обставлялся с особой пышностью. С супругой Феодорой и двухлетним сыном Андроником царь приблизился к «Золотым вратам». Мечта его детства исполнилась. Михаил оглянулся на своих сестёр. Старшая из них, добродетельная Марфа, растила его как мать в доме своего мужа. Вторая, Евлогия (та, что принесла весть о победе) в детстве баюкала брата песенкой: «Здравствуй, царь, войдёшь в столицу через Золотые ворота». Теперь он стоял у этих ворот. Только радость его отравляли терзания совести. Ведь по совету льстивой и злой Евлогии он, уезжая в Царьград, отдал страшный приказ. По велению Михаила палачи отправились в Магнисию, где томился царевич Иоанн, ослепили несчастного ребёнка и увезли в крепость Никитиаты (недалеко от Никомидии). А Константинополь приветствовал его (самодержца-узурпатора), словно избавителя, ниспосланного Богом.
Въезд Михаила Палеолога напоминал собою крестный ход. Впереди несли чудотворную икону Одигитрии; молились перед Студийским монастырём, служили в Святой Софии, читали акафист, составленный Акрополитом (воспитатель Феодора II состоял в заговоре вместе с Палеологом). По окончании торжеств Михаил вновь послал за патриархом Арсением и убедил его вернуться, но уже не в Никею, а прямо на «Вселенскую кафедру», что, видимо, и сыграло решающую роль. Прибывший в столицу патриарх помазал Палеолога вторично, уже в Софийском Соборе. И с тех пор он стал известен под именем Михаила VIII. На византийский трон взошла новая династия, последний царский род в истории Второго Рима.
Алексею Стратигопулу за освобождение града Константинова были оказаны воинские почести. Целый год его имя поминалось на богослужениях вместе с именем царя. Двор ликовал, ликовали жители Константинополя, ликовала Греция. Не многие, правда, знали, во что обойдётся им восстановление разрушенной столицы со всеми её дворцами и домами знати, но в те дни это не шло в расчёт. Всё население - от Фессалоник до Атталии - ощущало себя единым народом. Из многолетней борьбы византийцы вышли сплочённой нацией, вдохновлённой патриотизмом Древней Эллады, но главное - утвердившейся в Православном самосознании. О возрождении античности не помышлял почти никто. Церковь стала для всех родным домом, более близким, чем прежде, стала исключительно своей, греческой. Ни о какой унии с латинством не могло идти и речи. Лишь небольшая часть книжников, увлечённых западной схоластикой, да беспринципные политики допускали возможность союза Православия с папством. Народ же полагал: латинству на Востоке не бывать. Так же думали и на Руси, где княжил в то время Святой Благоверный Александр Невский.
Римский папа Урбан IV, покровитель
Урбан IV объявил новый крестовый поход. Венецианский дож обещал всем, кто отправится на войну с Византией, дать корабли бесплатно. Бароны собрались было, но поход не состоялся. Тот, кто мог помочь Западу реально (Сицилийский король), оказался неугодным папе и даже угрожал Ватикану. Затея Рима провалилась, а конфликт Генуи с Венецией вылился в пиратскую схватку торговых конкурентов при участии греков.
Война велась за острова и морские проливы. Находясь в выгодном положении, венецианский флот не решился атаковать корабли византийцев и генуэзцев в гавани Фессалоник, после чего те удачным манёвром перекрыли Гелеспонт (Дарданеллы), отрезав Венецию от черноморской торговли. Затем союзники заняли острова Кеос, Каритос, Парос и Наксос. Михаил VIII начал готовить экспедицию для оккупации городов Мореи (Пелопоннеса). Там, в области древних Афин, ещё сохранялись остатки «латинской империи». После взятия Царьграда дело Европы на Балканах гибло. В своей «Жалобной песне о Константинополе» французский трубадур Рютбеф выразил общую мысль:
«Никто не глуп настолько, чтоб не видеть Когда утрачен... наш Константинополь, ....................... Что тело не просуществует долго, Раз у него разбита голова».В войне с Западом Михаил VIII вёл себя решительно. Успех во внешней политике необходим был ему, как воздух. Ропот подданных за расправу над невинным царевичем Иоанном нарастал с каждым днём. В горных областях Вифинии, пограничных с турками, поднялось восстание. Возглавил его некий слепой самозванец (Лжеиоанн). Подавление мятежа привело к запустению мест, ранее населённых вольным воинственным народом (своего рода никейским казачеством). Для турок открылся путь в азиатские районы Византии. Бывшее царство Ласкарисов, брошенное Палеологом на произвол судьбы, скоро пришло в упадок. Михаил VIII о нём не заботился. Все помыслы его направлялись на Запад. Там он воевал, там искал союзников. А ропот сограждан не прекращался даже в столице. Об ослеплении царевича говорили все: и простолюдины, и монахи, и дворянство. От былой любезности Палеологу пришлось перейти к грозным окрикам, а затем и к открытому террору. Так одно преступление, породив другое, ещё худшее, перешло в третье и в четвёртое, образовав в итоге систему тирании. Патриарх Арсений отлучил Михаила Палеолога от Церкви. Царь молча подчинился, но затаил обиду. И с того времени в его душе стало твориться неладное.
От непременного желания победить внешних врагов, стать твёрдой ногой на западе Греции, завершив изгнание латинян, у Михаила развился навязчивый страх. Он начал панически бояться нового крестового похода. Его тревога росла по мере того, как поступали сведения о движении рыцарства в тех или иных местах. А возможность избавиться от опасности император видел в одном - в заключении союза с папой.
Рим давно стремился к унии. Она позволяла папству сохранить латинские церкви на греческой земле. Но Урбан IV умер, и положение Палеолога сделалось ещё тяжелее. Папа Климент IV (1264-1268 гг.) привёл в Рим войска Карла Анжуйского, брата французского короля Людовика Святого. Карл разбил Манфреда Гогенштауфена (врага папы) и сделался вместо него королём Сицилии. Он принял к себе скитальца Балдуина II, и к нему же отправился бежавший из-под стражи слепой царевич Иоанн Ласкарис. У могущественного Анжуйца не было иных мыслей, кроме как уничтожить «схизматика» Михаила VIII и восстановить латинскую власть в Царьграде. Только влияние папы (искавшего унии), да внезапная гибель французского флота (1270 г.) удержали Карла от похода на Константинополь. Новый папа Григорий X (1271-1276 гг.) повторил условие - уния в обмен на мир. И в 1274 году в Лионе (Франция) состоялся собор католических епископов, на который прибыли послы Михаила VIII, готовые подписать все папские постановления.