Ну привет, заучка...
Шрифт:
Нас пропустили без проблем. С Давой и Глебом здоровались, пожимали руки, на меня особо не смотрели. Все делом заняты. А я пялился по сторонам, не скрою. Потому что парочку очень даже уважаемых бойцов углядел, и вообще ужасно интересно.
— Дава, дай я, — тихо попросил Глеб, глядя на меня очень даже кровожадно. Я только усмехнулся показательно бесстрашно. Пошел ты!
— Нет, у тебя нет выдержки нужной. Я сам, — коротко отрезал Дзагоев, и мотнул головой на ринг, — давай, щенок, покажи, что можешь.
Я снял куртку, подождал, пока мне оденут легкие перчатки для спарринга. Сказать,
Усмехнулся. Помахал руками, попрыгал, разогреваясь. И шагнул настречу гарантированным пиздюлям.
И, через три минуты, унимая кровищу, хлещущую из носа, и пытаясь прекратить усилием воли звон в ушах, я радовался, что Дзагоев не пустил Шатра ко мне. И сам явно сдерживался. Так, прощупал. Просмотрел. Хмыкнул, с невозможной для его габаритов медвежьих легкостью уходя от моих ударов. И лениво ткнул один раз в лицо. Потом постоял надо мной, пытающимся встать с ринга. Коротко что-то сказал, и мне помогли. Дали лед, полотенце, сочувственно похлопали по плечу. Типа, терпи, сынок.
Я и терпел.
А потом Дзагоев сел рядом со мной на лавку. И сказал тихо и спокойно:
— Сопляк ты. Нет радости сопляка бить. Но надо. Ты, тварь, женщину нашу тронул. И мы тебя накажем за это. Но не сейчас. Будешь сюда ходить три раза в неделю. Я тебя поднатаскаю. И Шатер тоже. А потом, когда ты будешь в состоянии ответить, мы тебя поучим правильно разговаривать с женщинами. Готовься, сопляк.
И, пока я приходил в себя от охеренной новости, что меня, похоже, сам Дзагоев тренировать взялся, он добавил, переглянувшись с Шатровым, который, оказывается стоял неподалеку и скалился, урод:
— И про девочку забудь.
— Нет! — тут же вскинулся я и отнял лед от носа.
Дава и Глеб переглянулись опять. Потом Глеб кивнул:
— Пока с нами не решишь, не вздумай. Иначе не будем ждать. Чтоб решить.
Дзагоев, видя, что я опять вскинулся, положил мне на плечо тяжеленную лапу, существенно накренив меня на одну сторону:
— Щенок ты. Кто ж так за девочками ухаживает? Напугал ее? Не зря Танюша на тебя вызверилась. Нельзя так.
— Не ваше, бля, дело! — неуступчиво прохрипел я.
— Наше, — меня накренило еще сильнее под тяжестью его лапы, — все, что касается нашей женщины — это наше дело. И решать его будем мы по-своему. Тебе не понравится.
— Но заучка…
— Ты слышал нас. Если будет плохо девочке из-за тебя, то наша женщина расстроится. А если она расстроится, то и мы тоже. Не расстраивай нас. Не надо.
Я домой тогда еле дополз. На одном, бля, упрямстве. И порадовался, что отчим щедрый дядька. И подарил мне, пацану малолетнему, свою квартиру. Потому что не мог представить, как сейчас явился бы в дом мамы с такой рожей. Она всегда плохо относилась к моему увлечению спортом. Наверно, слишком я в таких ситуациях напоминал ей отца. Кстати, отчасти именно, чтоб ее не расстраивать, я не стал сильно увлекаться. Хотя тренер говорил, что задатки у меня есть.
Короче, полежал я так сутки, потом еще пару дней, пока отек не прошел и синяки под глазами не побледнели немного.
И
Вот и запугал ее, дебил. Не было таких девочек нежных, не тянуло на них никогда. Все постарше любил. Поопытней. Чтоб сами знали, что делать. И еще и меня бы поучили. А тут чудо такое космическое. Маленькое. Сладкое. Пугливое. Вот дурак я.
После этого я немного пришел в себя.
Очень сильно, конечно, помогало то, что сначала три, а потом уже и пять раз в неделю, Дзагоев или Шатров выбивали из меня дерьмо. Жестко так. Технично. Я после занятий ехал в зал, а оттуда реально приползал домой. Не знаю, как машину умудрялся вести, засыпал на ходу.
Конечно, то, что я каждый день видел недоступную мне пока что заучку, добавляло градус дебилизма в ситуацию. Да я и сам старался. Потому что выяснил ее номер. И написывал ей. Постоянно. В основном невинно. Но иногда срывало, конечно. И тогда я отправлял смс одной рукой, а второй штаны расстегивал… И никаких баб не надо было. Только ее сообщения в телефоне. Только галочка, что сообщение доставлено и открыто. И она его сейчас читает.
И что делает? Краснеет? О да…
Возмущенно поджимает губки? Да…
Думает, что ответить, нахмурив лоб, заправляя локон темных волос за маленькое сладкое ушко? Да, да…
А, может, трогает себя? Хоть немного? Думая обо мне? Груди касается? Сжимает? Гладит? А потом пальчики, тоненькие, нежные, ниже скользят и за резинку трусиков, наверняка каких-нибудь невинных, с зайками или сердечками, забираются, и… Да, да, да…
Вот так и жил. Весело, бля, чего уж там! Пиздец, как весело. Особенно весело было, что времени на тусню и баб у меня просто не оставалось больше. Дава учил больно и обстоятельно, Шатер — грубо и жестоко. Я в выходные тупо дома валялся, да к маме ездил, с сестренкой в парке гулял, морщась от каждого шага, причиняющего боль. Первый месяц вообще как мертвец себя чувствовал. Скорее мертв, чем жив.
А потом как-то втянулся что ли… Почувствовал кайф. От того, что кое-что уже получалось. Конечно, думать о том, чтоб хотя бы один раз втащить Даве или Шатру по серьезке, не приходилось. Но такими темпами да лет через пять… И интерес прям появился. С удовольствием ехал в зал. Знал, что опять огребу, как шенок, а все равно радовался. И стало вообще не похер, как на меня смотрят мужики из зала. Уважительно? Одобрительно? Не цыкая презрительно зубом, как вначале, на маменькиного сынка, богатенького мажорчика. И особенно не похер, как на меня смотрят те, кто из меня день за днем дурь выбивает. Давид Дзагоев и Глеб Шатров. Почему-то их мнение мне очень хотелось заслужить. Хотелось им понравиться. Чтоб не сопляком назвали. Чтоб не считали тем, кем считают. Для этого надо было упереться.