Нуль

Бабенко Виталий Тимофеевич

– Смотри и запоминай, – сказал Сергей. – Смерть – самое отвратительное, что существует в природе. Человек не должен насильственно расставаться с жизнью. Даже если он считает себя вправе распоряжаться собственной судьбой.

– Будешь звонить в милицию? – поинтересовался Коля, сделав вид, что пропустил слова отца мимо ушей.

– Нет, в Мосгаз, – буркнул Сергей. – Это надо уметь – задавать самые идиотские вопросы в самые неподходящие моменты.

Он вышел на лестничную площадку и столкнулся с Леной и Ниночкой. Выражение лица Лены надолго врезалось ему в память. Сергея поразило, что на губах соседки застыла улыбка. Это была сумасшедшая, дикая улыбка – слабая и заискивающая,

недоверчивая, обреченная, смесь ужаса и надежды, причем если надежда тащила верхнюю дрожащую губу вверх, то ужас оттягивал уголки рта вниз, и при этом знание, что произошло нечто непоправимое, каменной коркой сковывало лицо, – получалась чудовищная маска, тем более страшная, что зрачки были невообразимо большие, сажевые, с непонятными искрами на дне глаз.

Сергей тут же забыл, что хотел как-то подготовить Лену, сказать что-нибудь глупо-успокоительное, соврать, приобнять за плечи, отвести от двери, учесть, что рядом стоит пятнадцатилетняя дочь, белая как луна, сделать вид, что в трех метрах от них – не смерть, нет, вовсе не смерть, а болезнь, тяжелая, может быть страшная, но болезнь, произнести слова о смерти потом, через минуту, через три, через пять, но не сразу, не с места в карьер…

Получилось – именно с места в карьер.

– Не ходите туда, – вырвалось у него. – Это самоубийство.

Дальше начался хаос. Вопль Лены, вопль Нины, слезы, тут же сухие глаза, снова слезы, крики «Пусти меня!», «Мама, не ходи!», «Не верю!», «Гад! Что же ОН с нами сделал!», «Папочка!», «За что?!», капанье валокордина, «Где у нас тазепам?», опять вопли, дрожь, дрожь, дрожь, крупная дрожь била Лену, мелкая дрожь у Ниночки, дрожь в ногах Сергея, дрожащие руки Кати с пузырьком валокордина, дрожащий взгляд Коли, дрожащие щеки Костика, и бессмысленное бормотание невыключенных телевизоров в двух квартирах, двери которых до сих пор смотрели друг на друга спокойно и благожелательно, а теперь будут смотреть с бесконечно разными выражениями – с одной стороны лад и достаток, с другой – ужас, мрак, пустота, безденежье, отчаянье…

Сергей вызвал милицию. Патруль приехал на удивление быстро – через пять минут. Два молодых парня в кожаной с мехом форме деловито вошли в кухню, осмотрели труп, тут же позвонили куда-то (причем, чтобы не оставлять лишних отпечатков на телефоне Василия, попросили разрешения воспользоваться телефоном Сергея), кого надо вызвали, потом один ненадолго исчез, а второй, вытащив разграфленные листы бумаги, принялся снимать показания со свидетелей и членов семьи.

Тут-то Сергей и узнал, что его сосед был не только и не столько коммерсантом. То есть фирма у Василия имелась (у кого из сильных мира сего нет своей фирмы?), и он там числился то ли директором, то ли вице-президентом, но в то же время, а может быть в первую очередь, играл какую-то немаловажную роль в политике, работал в группе поддержки одного из кандидатов в президенты, занимал некий пост в мэрии и при этом – что Сергея удивило больше всего, ибо в своем издательском деле он слыл профессионалом и знал огромное количество людей, – владел небольшим издательством: факт, никем из коллег Сергея не отмеченный.

Понятно, что в такой ситуации одними патрульными не обошлось. Приехала следственная бригада, человек пять или шесть, щелкали фотоаппаратом, ходили по комнатам, бесконечно звонили куда-то из квартиры Сергея, задавали множество вопросов, шумели, обсуждая факт самоубийства, интересовались, откуда у покойного боевое оружие (жена, точнее, уже вдова, клялась, что видит пистолет впервые в жизни), искали пулю, не нашли, долго исследовали выбоину на стене – пуля, пройдя сквозь голову, ударила в стену, но там не застряла, а, отрикошетив, куда-то исчезла, – перебирали

одежду Василия, рассматривали документы, ворошили его бумажник, почему-то оказавшийся на полу в дальней комнате, зафиксировали, что в бумажнике денег нет, а есть только два пропуска в разные банки и несколько старых товарных чеков. И так далее.

Потом судмедэксперт в резиновом фартуке и резиновых перчатках удалил всех из кухни и стал что-то делать с трупом. Наконец спустя часа два все процедуры были закончены, и группа удалилась.

Сергей посмотрел на часы и очень удивился. Было три часа ночи. Поскольку головная боль не отпускала ни на минуту, Сергей был уверен, что к этому времени он должен просто рухнуть, однако на ногах держался и даже отвечал на какие-то уже незначительные вопросы патрульных. Ибо патрульные опять были в квартире Василия – теперь они ждали труповозку.

Лена с Ниной остались в квартире Сергея – они, обнявшись, полулежали в кресле. Костик давно спал. Катя убиралась после нашествия милиционеров. Коля потерянно слонялся между двумя квартирами.

Еще с полчаса Сергей сидел в прихожей с патрульными. У одного из них постоянно включался уоки-токи, и Сергей невольно узнал много темного, что происходит в Москве посреди обычной будничной ночи. Совершен налет на коммерческую палатку у метро «Отрадное», продавец убит. Взлом магазина на проспекте Мира, сработала сигнализация. Перестрелка на Коптевской улице. Патрульная машина преследует «девятку» с четырьмя вооруженными людьми, объявлен план «Перехват». В подъезде на Новоалексеевской улице обнаружен труп бомжа. В гостинице «Восход» драка с применением оружия, есть жертвы. Сергей отметил, что все сообщения поступили в течение двадцати минут.

– Это что, рядовая ночь? – спросил он патрульного. – Или сегодня какой-то особенный всплеск?

Патрульный ответил, но совершенно невпопад:

– Всегда эту труповозку ждать приходится. Нам бы тоже надо в перехват включиться. А то сидишь тут, кровь нюхаешь.

И Сергей только сейчас понял, какой такой запах преследует его с первых минут пребывания в квартире Василия. То тяжелое, скользкое, псиное, что висело в воздухе, было запахом крови – не той, что сочится из пальца при порезе и запахом вроде бы не обладает, а той, что выливается из человека сквозь отверстие, проделанное свинцом или сталью. Кровь пахнет, когда ее МНОГО.

Лужа под стулом, на котором сидел Василий, когда ему взбрело в голову покончить счеты с жизнью, была огромной – метра два в диаметре. Когда Сергей оценил ее размер, он поразился, сколько крови содержится в человеке. Судмедэксперты это, наверное, хорошо знают, а вот обычные люди – нет.

И еще Сергей понял, что запах крови описать невозможно. У него явный дескриптивный характер. То есть про какой-нибудь другой запах можно сказать: так пахнет кровь. А запах самой крови сравнить не с чем. Кровь пахнет… кровью.

Он опять нашупал в кармане конволюту анальгина, выковырял две таблетки и незаметно для милиционера отправил в рот. Ему почему-то не хотелось, чтобы патрульный заметил, как он принимает лекарство. После этих действий конволюта осталась пустой. За вечер и начало ночи Сергей сожрал пачку обезболивающего. «И голову не вылечишь, и печень посадишь», – мысленно услышал он ворчание жены.

Когда приехавшие санитары унесли на носилках запакованный в специальный чехол труп и патрульные умчались – очевидно, еще надеясь поучаствовать в перехвате, – Сергей наконец остался один. Сил не было вовсе, тем не менее он решил вымыть кухню Василия, чтобы утром Лена с Ниночкой не наткнулись на лужу крови. Собираясь с духом, он походил по квартире, натыкаясь на стулья и журнальный столик. На столике стоял телефонный аппарат.