Няня на месяц, или я - студентка меда!
Шрифт:
— Покажи, — я подхожу и его руки от носа отнимаю, — голову не запрокидывай, хуже будет.
— Сама калечишь, сама лечишь, — с непонятным удовольствием протягивает он.
— Ты идиот, — я печально вздыхаю и сухие салфетки в рюкзаке отыскиваю. — Трубочкой в ноздри, и будешь саблезубой кошкой.
— Вот скажи, почему в клубе надирается и ищет неприятности ваш Эльвин, а идиот все равно я?! — Лёнька, старательно скручивая и вставляя самодельные тампоны, обиженно бубнит.
Смотрит с претензией.
И я, разглядывая
— Такси ждет за воротами, я успела позвонить Женьке. Идиотом обозвала тебя она.
Добавила, как единственная культурная девочка в группе, что Лёня — редкостная козлятина. И прошипела разъяренной кошкой, что у меня хотя бы хватило мозгов ей позвонить.
Хватило.
Женевьева жила по пути к клубу, была в сети, и ехать в гордом одиночестве спасать лучшего друга Эльвина у меня не хватило смелости.
И маразма, как опять вставила Женька, когда я обрисовывала ситуацию и лифт с двадцать третьего на первый полз преступно медленно.
— Пра-а-авильно позвонила, Даха, — нежно промурлыкала она с кровожадностью матерого маньяка, — я давно хотела попрактиковаться ножечком по тупой скотинке.
То, что ножечком по Элю могут попрактиковаться и без нее, мы, кажется, подумали одновременно, но… промолчали, и Женька лишь бодро пообещала ждать через двадцать минут у своего дома.
И ждет.
Хмурится при виде Лёни и на меня, садясь рядом, смотрит вопросительно.
— Рыцари без страха и упрека еще мамонтами не вымерли, — я отвечаю неохотно.
А Лёнька с переднего сидения оборачивается, жалуется тоскливо, в поисках сочувствия:
— Она разбила мне нос.
— Давно надо было… — Женька равнодушно хмыкает, поддается вперед, рассматривает его с интересом ученного и сочувствовать не спешит.
Лишь цапает проворно за подбородок, который крутит в стороны, и спрашивает со строгой деловитостью:
— Перелом?
— Вряд ли, — я получаю эстетическое удовольствие от Ленькиной вытянутой физиономии и смех сдержать не получается. — С переломом воплей было б больше.
— Ну да, — Женя задумчиво соглашается.
— Нет, вы все же психи, на всю голову долбанутые, — Лёня возмущается и подбородок отвоевывает. — Вам клятва Гиппократа о чем-нибудь говорит вообще, эскулапы?!
— Ага, — мы соглашаемся хором, переглядываемся, и менторским тоном продолжаю я, — что мы ее, друг мой, во-первых, не знаем, а во-вторых, что российские врачи никогда ее не давали, поскольку до революции давалось «Факультетское обещание», после была «Присяга врача Советского союза», а сейчас глаголют «Клятву врача». И заруби себе это на носу, Леонида Аркадьевич.
Зарубает и отворачивается, неразборчиво ворча себе под нос про нашу ненормальность, а мы ненормально смеемся.
И первый серьезный вопрос от Женьки летит, пока Лёнька расплачивается с таксистом:
— Что у придурка случилось?
Она
— Не знаю, — я качаю головой и оглядываюсь.
Кривлюсь.
Спальный район, двор без фонарей, лавочка без спинки.
Грохот музыки слышен отчетливо, голоса людей сальтаторно, а неоновая вывеска выжигает фиолетовым цветом, моргает, и первая буква уже потухла.
А-жи-гал-ка.
Лучшего места Эль найти не мог.
— Ну мы идем? — Лёня подходит неслышно и интересуется недовольно.
Неуверенно.
И его нежелание спускаться в этот подвал я понимаю.
— Идем, — Женя соглашается.
Идет первой и пренебрежительно фыркает, когда Лёня ее обгоняет. Придерживает перед нами двери, и за вход платит он же.
— С пофигизмом здешних вышибал можно устраивать гладиаторские бои до первой… летальности, — уже в коридоре хмуро объявляет Женька и печать, смахивающую на изображение зажигалки слишком отдаленно, брезгливо трет, — всегда знала, что у Элечки со вкусом бе-да…
Любимое слово Врана она протягивает с его же замогильной интонацией, и меня невольно передергивает:
— Ты у Врана переучилась?
— Скорее недоучилась, — меланхолично отзывается она, — крыска на физкале у меня все же сдохла.
— У тебя комплекс отличницы, Женька, — я покровительственно хлопаю ее по плечу, — пять месяцев прошло, а ты не можешь забыть единственную неправильно решенную задачу.
— Мне, может, крыску жалко, — она огрызается и кивает на бар, что едва виднеется в противоположном конце зала, — нашего алкоголика и дебошира искать следует там.
— Да, если только доберемся, — слишком плотную толпу Лёня осматривает с искривленным от отвращения лицом и ужасом.
— Доберемся, — теперь по плечу я хлопаю уже его, снисходительно, — не знаете вы оба, что такое очереди и толпы на пересдачи в нашем вузе. За мной, слабаки!
Первой в толпу, активно работая локтями, вклиниваюсь я, пробираюсь и бубнеж, что завидовать хорошим оценкам с первого раза низко, оставляю за спиной.
Всматриваюсь в полумрак, что рябит и дробится от света прожекторов, лучей и лазеров, скольжу взглядом по сцене, на которой под фонотеку завывают «Грустный дэнс», по лицам слишком разных людей и натыкаюсь на синие глаза.
Арктические.
Знакомые.
И мерещащиеся, потому что я моргаю, и его уже нет.
Видение.
Да.
— Даха, ты чего? — Женька догоняет меня, подхватывает под локоть и взирает удивленно.
— Ничего.
— Выглядишь, будто приведение увидела, — она недоверчиво щурится.
— Увидела, — я соглашаюсь и рвусь вперед.
Найти Эля и убраться отсюда к чертовой матери.
И… и почему я чувствую себя виноватой за то, что не позвонила Лаврову в третьем часу ночи и не попросила помощи?!