Ныряльщица

Эльденберт Марина

К счастью, большинство студентов были на занятиях. К несчастью, в Кэйпдоре слишком много студентов, слишком много пар и окон между занятиями. Поэтому я то и дело ловила на ходу отвисающие челюсти въерхов и людей, а взгляды буравили мне спину, заставляя покрываться холодным липким потом. Напряжение К’ярда я чувствовала каждой клеточкой тела, на каждом шаге, когда дрожь уходила в меня.

Тем не менее он держался прямо, только пальцы под моими были холодными. Этот холод обжигал даже через форму на талии, заставляя дышать

глубже, чтобы справиться с паникой. Я не представляла, почему для въерхов так важно не показывать отсутствие силы, но догадаться могла. Сын правителя не может лишиться магии, сын правителя должен быть образцом во всем и всегда. И уж совершенно точно он не может лишиться магии сейчас, после поединка с этим идиотом, потому что иначе…

Мы вышли из корпуса, и холодный ветер ударил в лицо. Обжег кожу колючими каплями, заставив на миг зажмуриться и немного ускорить шаг. Лайтнер не возражал, он вообще слепо доверял мне, подстраиваясь под мой ритм, и это пугало. Гораздо больше, чем что бы то ни было.

— Сейчас направо, — он кивнул.

Мы повернули, и оказались за главным корпусом.

Парковка, к счастью, уже виднелась вдали.

— Ключи в кармане, — хрипло выдохнул он.

— Хорошо.

Шаг. Еще шаг. Еще.

Мы оставили за спиной парк и почти вышли за черту парковки, когда со стороны главного корпуса наперерез нам шагнули Ромина со свитой.

— Ну что, Лайтнер, — произнесла она приторно-сладким голосом. — Говорят, тебя можно поздравить?

Ой, нет. Только не это.

Холод прокатился вдоль позвоночника, собираясь тугим узлом внутри живота. Стоило просто ее обойти, но чтобы ее обойти, нужно было шагнуть на газон: всю дорожку они перекрыли. В тот момент, когда я уже была очень близка к тому, чтобы это сделать, Лайтнер сжал мою руку. Слабо, но сжал.

— Тебе что-то нужно, Ромина? — хмыкнул он.

Честно — не знай я, как он себя сейчас чувствует, ни за что не уловила бы в этом сильном, резком и слегка раздраженном голосе слабости.

— В общем, да. Хотела сказать, что ты правильно поступил, — заметила она, — этому беспределу с оскорблением людей давно пора положить конец.

Не дожидаясь ответа (к счастью), они прошли мимо, а мы двинулись дальше. Теперь я чувствовала, насколько тяжелее стал каждый шаг, поэтому не сказала ни слова. Лайтнер заговорил первым:

— Вот дрянь.

— Успокойся.

— Что?! Успокойся?! Ты что, не понимаешь, что она делает?

Мне было не до Ромины, я смотрела на парковку, но и маруне было ясно, что она делает. Сейчас, после того, что случилось, сажает к себе за стол Алетту. Всячески выражает поддержку Лайтнеру, вступившемуся за меня. Подозреваю, что не только ему, что теперь Чара ее компания будет всячески осуждать.

На все это сейчас мне было плевать, эти мысли нужны были мне, чтобы дойти. Если Лайтнеру нужна эта злость, чтобы дойти — отлично! То,

что надо.

— По-моему, ей доставляет удовольствие с нами играть.

— По-моему, она заигралась, — прорычал он.

Я вытащила ключи, эйрлат пискнул. Мы подошли, и я рванула дверцу на себя. Рванула, поэтому упустила момент, когда Лайтнер снова стал оседать. К счастью, открывшаяся машина была поблизости, я толкнула его внутрь, и мы буквально свалились на сиденье вместе.

— Де-ерьмо, — выдохнул он, когда я завозилась, пытаясь подняться. — Ты на мне, а я не способен даже пошевелиться.

Подозреваю, что щеки у меня сейчас стали цвета натуральных волос.

— Ты по жизни такой, или у тебя сейчас горячечный бред?

— По жизни, — фыркнул он. — Рядом с тобой, Мэйс.

— Ладно, давай-ка…

Договорить я не успела: голова у него запрокинулась, тело обмякло.

— К’ярд? — неуверенно позвала я.

Потянулась к нему, сняла очки: лицо заливала бледность, а когда я приподняла веко, увидела залитую черным цветом радужку. Это смотрелось так страшно, что я не отпрянула только чудом, а потом перехватила безвольно повисшую руку.

Нет. Нет, нет, нет.

К счастью, пульс был и довольно глубокий: видимо, все дело было только в полной потере сил. Я подалась назад, наполовину вылезла из эйрлата и попыталась пристроить К’ярда на сиденье. Когда это мне удалось, руки тряслись от напряжения, а мокрую от пота спину продувало ледяным ветром.

Так… ну и что дальше?

Я легонько хлопнула его по щеке. Потом — сильнее.

Сзади раздались голоса, до меня донеслось:

— Эй, это же… — и я сделала первое, что пришло в голову, то есть просто нырнула в салон, захлопнула дверцу и, приложив палец К’ярда к запускающему сканеру, включила затемнение окон.

Вовремя: проходившие мимо въерхи, разумеется, заглянули внутрь. Лобовое стекло по-прежнему оставалось светлым, поэтомупришлось повторить трюк с поцелуем, и на этот раз я только чувствовала, как меня трясет, ничего кроме. Особенно когда снаружи донесся смех, и кто-то постучал по эйрлату.

Я отлепилась от Лайтнера в тот момент, когда голоса начали затихать, бросила взгляд в зеркало. Выглядела я сейчас немногим лучше него: бледная, с налипшими на взмокший лоб волосами. И совершенно не представляющая, что мне делать дальше.

Потерла лицо, пытаясь собраться.

В автопилоте наверняка есть адрес его дома, но везти Лайтнера туда я просто физически не могу. Если нас остановят политари, а с моей везучестью они нас непременно остановят, все это, все, что мы сделали сегодня, отправится глубоко на дно. О случившемся с ним станет известно всем, но если даже предположить, что мне удастся доставить его домой без приключений… я не знаю, кто из его домашних и слуг в курсе, а кто нет.

Остается только одно: связаться с его отцом.